Последнее, что услышала, – это настолько грозный сначала один, потом второй рык, а затем свистящий писк тысячи голосов в голове, и просто отключилась.

– Скажи кодовое слово… – услышала я сквозь шум в моей голове чей-то голос. – Вера, слышишь меня? Вера! Кодовое слово, ну же!

Кто-то тряс мое тело, доставляя невыносимую боль. И бесконечно требовал кодовое слово.

Лишь бы от меня отстали и прекратили мучить, я кое-как разжала губы и, выдохнув: «Вера…» – опять отключилась.

Открыла глаза и поняла, что лежу на животе, уткнувшись носом в подушку. Перевернувшись на спину, потерла глаза и увидела знакомый, идеально ровный потолок, освещенный тусклым солнечным светом, с люстрой из хрустальных незамысловатых висюлек, отбрасывающих солнечных зайчиков на стены, и фигурные выступы. Красота…

Стоп! Я уже видела этот потолок!

Мозг тут же проснулся, и воспоминания, посыпавшиеся на него хаотичным потоком, заставили подпрыгнуть в постели.

Оглядевшись, я поняла, что нахожусь в той самой комнате, в которой очнулась перед тем, как начались безумства. Те же черно-серебристые тона радостно встретили меня. Или нерадостно? Кто ж их знает… Но хотелось, конечно, чтобы было радостно хотя бы тонам. Потому что мне радоваться было нечему, так как я ничего не понимала и от этого чувствовала себя Алисой, попавшей в страну Чудес.

Откинув одеяло, я посмотрела на свое голое и чистое тело и зависла. Когда я пролетела несколько метров и ударилась в стену, то мне показалось, что я переломала себе все кости. Потому что отчетливо слышала хруст, а от боли в руках, ногах и ребрах потеряла сознание.

Но на моем теле не было не единого шрама или ссадины, а еще я чувствовала себя здоровой, отдохнувшей и наполненной энергией.

Медленно обвела взглядом комнату, но никого, кроме себя, большущей черной ТВ-панели, стоящей напротив кровати, и рассеянных через черно-серебристые шторы солнечных лучей, не обнаружила. Обмотавшись на всякий случай серебристой простыней, встала и подошла к огромному зеркалу. Выпустив простыню из рук, повертелась перед зеркалом и не обнаружила ни одного свидетельства своих приключений в крысиных тоннелях.

– Может, мне всё приснилось? – прошептала я своему отражению.

Провела рукой по волосам и поняла, что они тоже очень чистые и сухие, только потрёпанные немного, как после сна.

«Значит, если меня и мыли, то волосы успели высохнуть», – мысленно заключила я.

Вспомнив про свой рюкзак, я отодвинула зеркальную дверь шкафа и … не обнаружила его.

– Значит, не сон, – тоскливо пробормотала я, открывая перегородку шире, и начала смотреть, чего бы надеть.

Захотелось специально потянуть время и подумать о том, что произошло. Внутренний моралист ни с того ни с сего вдруг возмущенно разорался на меня и поставил перед фактом: или я очень быстро возвращаюсь к себе в лагерь к одногруппникам, чмокаю всех скопом, прощаюсь и пилю на всех парах домой к маме с папой, или он вообще больше не собирается со мной разговаривать.

Я же подумала о том, что если слишком часто буду болтать со своим моралистом, как с реальной личностью, то доболтаюсь до психушки.

На что мой внутренний моралист лишь фыркнул и сообщил, что по мне уже давно «желтый дом» плачет, ибо то, что произошло, ни в какие ворота не вписывается. И логически объяснить не представляется возможным. Поэтому либо я до сих пор продолжаю валяться в том овраге, впав в кому, и, возможно, скоро умру от истощения, либо… либо других вариантов у меня просто нет!

Послав подальше истеричные размышления, я решила привести себя в порядок. Как говорится, если не жил в Москве, да еще и в общаге при универе, а потом как савраска не носился по всему городу из одного места в другое в поисках быстрой подработки да не пообщался со всеми странными работодателями, от которых иногда приходилось стулом отмахиваться, а некоторых и газовым баллончиком опрыскивать в целях самообороны, значит, пороху не нюхал. И… поэтому надо брать себя в руки и заняться внешним видом, потому что, как говорится, война войной, а голой ходить как-то уже надоело…