Философия, находившаяся в центре античной культуры, давала представление о любви как важной сфере жизни, в которой человек может достичь более высокого уровня понимания мира. Любовь рассматривается как духовная сила, которая способна изменить и преобразить человека, обозначить его как личность. Впервые на это обратил внимание известный греческий философ Сократ, который считал, что истинная любовь вдохновляет человека на поиск истины, способствует духовному росту и преодолению эгоистических устремлений.
В античности любовь рассматривалась также и как особая эстетическая категория. Античные философы Платон и Аристотель говорили о связи любви с прекрасным. Так, согласно Аристотелю, любовь может воспламенить и вдохновить художника на создание произведений, отражающих красоту мира. Ведь в любви заложен потенциал, особая энергия, позволяющая человеку раскрыть и высвободить свой природный талант, раскрыть себя в творчестве.
Одно из наиболее известных выражений любви в античной философии – это понятие эроса (Эрота, как называли его древние греки). В античной культуре эрос рассматривался в целом как стремление к объединению с кем-то или чем-то извне для обретения полноты и гармонии. Эрос – это не только эмоциональное состояние; это то, что способствует самопознанию и достижению высшей истины.
Рациональное понимание феномена любви и первая ее классификация на отдельные виды в античной философской традиции восходит к Платону. До Платона о любви писали и другие древнегреческие философы (Гиппократ, Демокрит, Сократ). Однако именно у него мы встречаем первое целостное понимание любви и ее типологию, связанную с философской теорией идей.
Согласно Платону, существует идеальный и совершенный мир – мир идей (мир образов), который оформляет земной мир (мир несовершенный) по своему образу и подобию. Для объяснения различия между двумя мирами, идеальным и материальным, Платон использует так называемый «Символ пещеры», уподобляя земную жизнь человека пребыванию в пещере:
«Посмотри-ка: ведь люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них там на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная – глянь-ка – невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол.
– Это я себе представляю.
– Так представь же себе и то, что за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат.
– Странный ты рисуешь образ и странных узников!
– Подобных нам. Прежде всего, разве ты думаешь, что, находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?
– Как же им видеть что-то иное, раз всю свою жизнь они вынуждены держать голову неподвижно?
– А предметы, которые проносят там, за стеной? Не то же ли самое происходит и с ними?
– То есть?
– Если бы узники были в состоянии друг с другом беседовать, разве, думаешь ты, не считали бы они, что дают названия именно тому, что видят?
– Непременно так.