– Как же вы поступаете в подобных случаях? – спросил я.

– Отдаем ребенка в работный дом, – ответил Уоткинс.

– Но ребенка Мэри Харрис вы в работный дом не отдали, так ведь?

– Потому что я… мы… потому что у нас его и не было! – торжествующе вскричал Уоткинс, тыча в меня своим костлявым пальцем.

– Но Мэри Харрис действительно к вам приходила. Ей довольно долго не удавалось найти место горничной в Лондоне; какое-то время она работала за городом. Наконец, она нашла место в Лондоне и при первой же возможности отправилась повидать своего мальчика и заплатить вам долг. Вы сказали ей, что отдали ребенка в работный дом. Она пошла в работный дом с вопросами, но они уверяют, что в тот период, о котором идет речь, вы им никакого ребенка не отдавали.

– Значит, они сами его потеряли, – отрезал Уоткинс. – У них там ребят столько, что они не знают, что с ними делать, и они не могут уследить за всеми. Помяните мои слова: они его потеряли!

– Итак, теперь, по вашим словам, выходит, что вы все же отдали ребенка в работный дом? Я-то думал, что вы в глаза не видели ни Мэри Харрис, ни ее сына! Но вы только что сами сказали; сержант Моррис свидетель.

– Совершенно верно, – мрачно отозвался сержант Моррис из угла.

– Нет-нет-нет, инспектор! – Уоткинс подался вперед и льстиво обратился ко мне: – Вы меня не так поняли! Когда я говорил, что отдавал оставшихся ребятишек в работный дом, я просто объяснял, как мы поступаем в подобных случаях. Я вовсе не имел в виду, что мы сдали туда Питера.

– А, так вы и имя его знаете?

– Вы сами мне его сказали! – немедленно ответил Уоткинс.

– Нет, я ничего вам не говорил. Как, сержант?

– Нет, сэр, – подтвердил Моррис. – Я сижу здесь и все записываю, как вы мне велели. Каждое сказанное слово, в мой блокнот! – Он помахал блокнотом.

Уоткинс мрачно воззрился на блокнот.

– Мэри Харрис обратилась в ближайший к вашему дому полицейский участок; так вышло, что это участок Кингс-Кросс, – продолжал я. – Она рассказала, что про изошло. Ей поверили. Один наш сотрудник пошел к вам домой, а когда вы заявили, что не знаете никакой Мэри Харрис, ваше поведение показалось ему подозрительным. Тогда возбудили дело об убийстве и передали его в Скотленд-Ярд.

– Убийство! – завизжал Уоткинс, вскакивая и в ужасе размахивая руками. – Да не убивал я этого сопляка!

Моррис величественно встал и положил руку на плечо несчастного Джонаса.

– Сядьте, мистер Уоткинс, сядьте же, – предложил он.

Уоткинс покосился на него и решил подчиниться.

– Не убивал я его, – упрямо произнес он.

– Значит, вы не отрицаете, что ребенок был на вашем попечении?

– Ну ладно, был. Но девчонка, его мать, куда-то уехала из Лондона; мы решили, что больше ее не увидим. С нами такое не в первый раз случается. Все пользуются нашей добротой, – прохныкал Уоткинс. Он даже прослезился – наверное, живо представив виселицу.

– Значит, вы не отдавали ребенка в работный дом?

– Нет, – признался Уоткинс. – Я бы свел его туда, да последнее время, как я к ним приходил, они отбрыкивались руками и ногами. Я подумал, будет лучше, если мы какое-то время будем держаться от них подальше.

– Что же вы сделали с мальчиком?

Уоткинс глубоко вздохнул:

– Я отвел его сюда, на вокзал Кингс-Кросс, и оставил на платформе. Паровозы ему очень понравились. Он смотрел на паровозы, а я… выпустил его руку и скрылся в толпе.

Моррис что-то проворчал.

Уоткинс боязливо оглянулся на сержанта.

– Я знал, что его найдут. Истинная правда! Я знал, что его найдут. Клянусь, я малышу ничего плохого не сделал! Вы уж мне поверьте!