— Надеюсь, — нахмурилась я, почему-то озадачившись словами Светлаковой, хотя, казалось бы, ещё минуту назад категорически была против такого варианта.

— Проблема в не хочу… Проблема в отсутствующем времени, — нашлась я секундой погодя.

— Но даже тех минут, что вы сможете ему уделить, было бы полезно и ему и вам! По крайней мере, на тот случай, если с ним, не дай бог, что-то случится… А вы близкий, родной… человек. Единокровник.

– То есть вы меня просите быть для него личным донором? — подивилась бестактности заведующей.

– Не совсем, — покачала она головой, — я говорю о том подсознательном, что связывает близких людей…

— Я подумаю, — торопливо встала, не желая больше здесь оставаться и уж тем более говорить со Светлаковой. Пятой точкой чувствовала, что чем больше слушала,  тем больше задумывалась над таким поворотом событий. 

— Не затягивайте с решением, — с достоинством приняла мой побег зав отделением. — У нас в больнице вот-вот может грянуть карантин, и если есть шанс выписать детей, не заразив гриппом, мы за него цепляемся.

— Карантин? — слегка опешила я. 

— И такое случается, — досадливо покивала Светлакова.

Я чуть пожевала губу и поспешила на выход:

— Всего хорошего!

Но уже шагая по коридору, остановилась возле двери в другое крыло — явно в отделение с малышами. Оттуда раздавался такой надрывный разноголосый плач, словно ножом по сердцу.

Собиралась пройти мимо, но ноги будто жили своей жизнью. Не отдавая себе отчёта, толкнула дверь в другое крыло отделения. 

Шаг… второй…

Остановилась возле первой палаты. Заходить не было необходимости — через стеклянную дверь было всё видно, и картина потрясла. 

Просторная, светлая палата с маленькими постелями. Аккуратно, мило… если не считать стоящего в палате крика.

Несколько малышей заходились истошным визгом, а медсестра прохаживалась между постельками и, словно не замечая криков, неторопливо проверяла каждого.

Сначала хотелось войти, и высказаться, мол, вы что не видите, кто требует внимания??? Но потом осознала, что не мне говорить сотруднику больницы, как работать.

Они в этом варились долгие годы… 

Лучше знали, как правильно...

Но в душе остался неприятный осадок.

Я повернулась к другой двери в соседнюю палату. Там тоже были детки — может, чуть постарше, их не так много, как младенцев, но и они хныкали. Несколько из них, стояли на крохотных, толстых ножках в колыбельках, держались за решётчатые бортики, качались и рыдали…

Чудовищное зрелище!!!

Скрежетнула зубами и поспешила прочь.

Окончательное решение приняла только, когда посетила дом малютки. Да, спонтанно получилось — ехала на работу, но вместо здания офиса, быстро прогуглила, где ближайший. И через полчаса уже говорила с директором. Она скептически отнеслась к моей странной просьбе показать, как и где содержаться грудные детки… Испугалась, что я с проверкой, но я заверила, что интерес чисто женский, и немного обрисовала суть, чуть преврав, мол, выбираю, где племяннику будет лучше.

Но даже это не сработала — директриса отказалась…

А проходя по коридору здания, я видела редких детишек — и больше всего на свете меня потрясли их глаза… 

Все! Все без исключения с надеждой смотрели на меня! 

Словно ждали… что я пришла по их душу!

За ними! Что я их мама!

— Вас беспокоит Агафонова, — чтобы не откладывать вопрос на потом, позвонила заведующей отделением городской детской больницы, только вышла из дома малютки.  

Меня ещё одолевали злые эмоции. Я задыхалась… болью.

— Да, я вас слушаю, — осторожно отозвалась Светлакова.

— Когда я могу забрать племянника? — решительно зашагала в сторону парковки, где оставила машину.