Я задумался.

– Ну ладно, – сказал я, наконец. – Мы явно не поймем сейчас, зачем нас привезли сюда. Но давай посмотрим – а что здесь вообще есть, вокруг нас. Вот, видишь, эта точка на земле – тот холм и городок на нем. А вот много открытых, без всякой стены, холмов к югу от него – это город, которого уже нет, только мы тут сидим. Вот дорога…

Анна, к моему удивлению – сколько же талантов у девочки, – мгновенно набросала в пыли довольно ясную карту. И если вспомнить, то это ведь благодаря ее чертежу я понял, что монастырь – тот самый, который буквально через два дня спас жизнь Прокопиусу и мне, – ближе, чем кажется, если лететь прямо, как птица.

– Так, монастырь от нас к юго-востоку? – бормотал я. – А юго-запад, что тут?

– Ничего, сер, – уверенно отвечала Анна. – Горы там непроходимы – для армий саракинос, то есть. Нет ущелий, ну разве очень маленькие тропы.

– А дальше монастыря? – спросил я после паузы.

– Дорога… – задумалась Анна. – Которая ведет в еще одну долину…

И замолчала.

Потом добавила:

– А вот уже там, где долина, там совсем рядом граница. Я потом узнаю, сер Нанидат.

Я задумчиво посмотрел на нее: в происходящем я ничего не понимал, кроме одного. Моя уважаемая переводчица – человек на редкость быстрого ума и действия, и мне просто придется направлять ее усилия, потому что иначе она обойдется и без меня, а тогда будет хуже.

– Остался вопрос, который задал тогда… в первый вечер… Никетас этот, с его толстой мордой, – неожиданно подтвердила мои опасения Анна. – А что мы вдвоем тут делаем, с этой компанией зеленых? То есть, что делаю я, понятно, а вот… Что делает очень, очень богатый и очень необычный человек…

И она посмотрела на меня, прищурившись.

И почему, интересно, человеку, перешагнувшему рубеж сорока лет, следует стесняться ребенка лет – да, кажется, семнадцати?

Вполне можно рассказать ей, что я здесь делаю. Дать заготовленный ответ номер два. Или номер три.

Зои, конечно.

Это была Зои. Ее золотистые глаза, которые смотрели на меня с веселым любопытством из-под полупрозрачной вуали. Это была жара середины лета в раскаленном каменном городе, у стены какого-то храма… да, у базилики Полуэктоса, сплошь увитой виноградом, среди кипарисов, уносившихся к закатному небу черно-синими языками пламени. Это были ее слова: «Жаль, господин Маниах, – я с мальчиками должна уехать завтра на край света, я просто должна. Через ворота Харисиоса – и две недели пути. Мне будет не хватать там человека, который может столько всего рассказать о шелке. Как бы я хотела, чтобы они обо всем этом знали. И ведь вас не соблазнить никакими деньгами за это наставничество – ну и чем же мне тогда соблазнить вас, как вы считаете?»

И замолчала, глядя чуть вопросительно.

– Вы когда-нибудь видели человека, который собирается в путь за ночь… да что там, еще быстрее, и несется на край света? – спросил я, снова заглядывая в ее глаза.

– Нет, – очень тихо сказала она, неотрывно глядя на меня. Эти глаза смеялись.

Утром я с Анной нагнал всю веселую команду у ворот Харисиоса. Я просто хотел увидеть лицо Зои в тот момент – и увидел.

В нашем торговом доме всегда есть собранные седельные сумки, где лежит все необходимое, чтобы хозяин этого дома – то есть я – чувствовал себя неплохо хоть год, тронувшись в путь не то что за ночь, а за мгновение.

Собственно, самое сложное было уговорить тронуться в путь мгновенно Анну, которая работала моей неотлучной тенью уже давно. Но эта сирота, живущая при монастырской больнице, проявила удивительную прыть для обитателя Города, чьи жители, повторяю, и за стены-то не любят выбираться. «Я увижу все эти дороги?» – спросила она, широко раскрыв глаза. И собралась сразу. Собирать там было немного.