Идиот! С каких пор ты оцениваешь внешность мужиков, находишь их привлекательными?

От злости Тибер едва не оторвал ручку насоса. Зато член обмяк и перестал натягивать штаны. Можно было возвращаться в лагерь. Отправляться на поиски безбашенной сестрицы Тейта.

Тибер перестал мучить помпу, перелил воду в бутылки и упаковал всё в рюкзак. Короткая передышка пошла на пользу: он почти успокоился, почти взял себя в руки, усмирил внутренних демонов.

Ровно до того момента, как раздвинул ветки кустов и увидел, что творится на поляне.

Ревность, чёрная, обжигающая, затопила душу. Хлынула через края. Бешеный пёс внутри Тибера сорвался с цепи.

Йен и Тейт сидели на хвойной подстилке спиной к Тиберу. Сидели близко. Почти в обнимку. Плечи и склонённые головы соприкасались. Засранцы разговаривали. То есть говорил Йен – отвечал на вопросы, которые мальчишка писал в блокноте. Занятые милой беседой, они не замечали ничего вокруг.

От ярости Тибер аж задыхался. И бесился ещё сильнее, потому что для гнева не было объективных причин. Ну, болтают эти двое и что? Ему-то какое дело?

Правильно?

Нет!

С ним, Тибером, дерзкая мелочь становился не только немым, но и глухим. Обходил волка за два метра и только бросал в его сторону опасливые взгляды. А с Йеном расцвёл – строчил что-то в своём блокноте, внимательно слушал, улыбался.

Какого дьявола, спрашивается? Что это за дружеские посиделки?

– Всё в порядке. Уже не болит, – сказал брат, прочитав вопрос. –  Перегородка сдвинулась, но это ерунда. У оборотней отличная регенерация.

Что? Мелочь интересовался самочувствием Йена? Серьёзно? Беспокоился о его сломанном носе?

Захотелось со всего размаха впечатать кулаком в дерево.

Тейт закончил писать, и брат снова склонился над блокнотом.

– Чем дольше клан обходится без истинной, то медленнее идёт регенерация. Когда найдём Эке Ин, несерьёзные пулевые будут затягиваться за сутки, а переломы, такие как этот, – срастаться за пару часов.

Тейт поднял голову. Повернулся к Йену, и их носы почти соприкоснулись.

Тибер сжал кулаки. Захрустел сухими ветками, привлекая к себе внимание, и паршивцы отпрянули друг от друга.

– Идти пора, – получилось грубее, чем хотелось. При всём старании не удавалось держать эмоции в узде, и это подбрасывало дров в топку раздражения. – Надеюсь, сегодня мы найдём твою хижину. Иначе…

Что «иначе» Тибер не знал, поэтому не договорил. Тем более неозвученная угроза сильнее распаляла воображение. Пусть теперь думает, переживает, что с ним сделают, если к вечеру они так и не набредут на обещанный дом.

Лицо Тейта побелело, и Тибер удовлетворённо кивнул сам себе.

Шли долго. Хвои росли всё гуще, сучья над головами сплетались плотнее, и солнечный свет под кроны почти не проникал. За пределами леса царил ясный  день – в чаще всегда было сумрачно и казалось, что время близится к вечеру. Контраст ощущался особенно сильно, когда они пересекали очередную поляну, купающуюся в солнечных лучах, а потом снова ныряли в зеленоватую полутьму деревьев.

Лес для оборотней был, как для рыб вода, но от этого конкретного у Тибера по спине бежали мурашки. Слишком здесь было мрачно и тихо. Словно птицы и мелкие зверьки чувствовали опасность и не издавали ни звука.

Оборотни тоже старались не шуметь. Постоянно оглядывались. Держали под рукой пушки. К счастью, в патронах недостатка не было: в секретном отсеке джипа всегда хранилось несколько полностью заряженных магазинов. Все они перекочевали в рюкзак.

Впрочем, их маленькой компании невероятно везло. Впервые с легендарными чудовищами Запретного леса они столкнулись этой ночью, когда услышали бродящую поблизости стаю Ненасытных. Дикий вой и шум погони пока были единственным подтверждением того, что слухи, ходившие об этом месте, правдивы.