И ещё, чуточку, оплакиваю свою жизнь. Потому что если кто-то узнает, что я дочь умершего Альфы, то хоронить нас будут вместе.

– Латте с карамельным сиропом, для Оли, - горло саднит от выкриков.

Прокашливаюсь, отдавая напиток посетительнице. Эта западная мода с надписями на стаканчиках начинала раздражать. Кисть устала выводить чужие имена, часто, выдуманные.

Отсчитываю последние минуты до закрытия. Костя давно ушел праздновать смену правления, а на мне всё проверить и убрать. И хотя ещё двадцать минут, я начинаю готовиться заранее. Протираю столики, переворачиваю стулья.

В среду почти не бывает поздних посетителей. Клубные ребята ещё не начали свой движ. Удивительно, введённый в прошлом году комендантский час никому не мешал. Многие умели договариваться с оборотнями, патрулирующими город. Многие из оборотней сами любили наведываться на какую-то вечеринку.

Интересно, новый Альфа разогнал старую стаю?

Почему-то, я совсем не думаю о том, что стало с отцом. Это была схватка или внезапное нападение? Честный бой? Не хочу знать. Давида больше нет, а надо мной словно занесли гильотину.

А искусный палач всё не отпускает верёвку, вынося приговор.

Было всего несколько людей в городе, верных отцу, которые знали, что я его дочь. Господи, меня ведь даже Верой все вокруг зовут, чтобы меньше было намёков.

Любых наследников Альфы принято устранять, чтобы никто не вернулся и не покусился на трон. Как в Османской Империи, только жестче и без жалости. И это при том, что титул Альфы ведь не переходит по наследству, а забирается силой и кровью.

Я видела это, когда отец стал Альфой. Мне было три, а один из детишек-оборотней захотел поиграть со мной. С клыками и когтями, наслаждаясь тем, что я не могу защититься. Пустышка. Без единого гена оборотня, ни следа силы.

А жестокий Альфа разрешал, потому что правда ведь – я бесполезная, обычный человек, которого тот ни во что не ставил. Отец сделал свой выбор, вступаясь, бросая вызов.

Это, наверное, проклятье силы Альфы. Принимаешь пост, а вместе с ним становишься ещё жестче, чем предшественник.

Входная дверь распахивается, впуская холодный воздух летнего вечера. Переворачиваю последний стул и с сожалением думаю, что эти посетители точно заявились надолго.

Неспешно рассматривают вывеску с названиями кофе, переговариваются. И даже не оборачиваются ко мне. Натягиваю дежурную улыбку, проходя за прилавок, а после замираю.

Оборотни, все трое. Не нужно даже смотреть на широкие плечи, вид, словно им принадлежит мир. Достаточно страха, который бьёт в груди. Главный инстинкт. Бежать и не оглядываться.

Когда ребёнок видит родителей, он на интуитивном уровне понимает. Вот мама, вот папа. Так и я понимаю, что передо мной Альфа. Не нужно ни черного цвета глаз, показывающую силу и тьму внутри, ни представлений.

Ты учишься это определять с первого взгляда, если хочешь жить.

Самый крупный среди мужчин, со светлыми волосами и бородой. Грозный, серьёзный. Он не улыбается, не отвечает на шутки своих сородичей. Смотрит только на меня, а я слишком громко опускаю грязную кружку на стол, от чего та трескается.

– Кажется, - голос у него под стать, строгий, сильный. – Я не слышал твоего поздравления.

– Что? Простите. Да здравствует Альфа! Простите, я…

Склоняю голову, рассматривая мелкие пятнышки на барной стойке. Мысленно даю себе подзатыльник за то, что не умею быстро справляться с чувствами. 

– Виват, Альфа, виват, - желаю ему долгой жизни, а заодно и самой себе. – Хотите кофе?

– Американо, с двойным эспрессо. 

– Как подписать? То есть, конечно, это не обязательно, - язык меня не слушается, мозги не работают.