Надо было как-то подыграть Бадди. Только вот как? Что та задумала? В голову не приходило ни одной идеи, но Марта понимала — для начала неплохо бы выбраться из кареты.

— Господин офицер, раз уж у нас вынужденная остановка, позвольте мне выйти… эээ… освежиться. Мы уже несколько часов в пути, а у меня ещё не было такой возможности.

Во всех фильмах именно с этого и начинаются побеги — арестанты просят выпустить их по нужде.

— Очень надо, — добавила Марта, страдальчески изогнув брови, на что пошло всё её актёрское мастерство.

Конвоир посмотрел на неё снисходительно. Думал не долго — пару секунд. Потом подхватил как тряпичную куклу и вынес из кареты. Марта опять была бесцеремонно перекинута через плечо. Но возмущаться пока не стала. У неё статус арестантки, обвиняемой в госизмене — сложно ожидать, что тебя будут носить на руках.

Она попыталась быстро оценить обстановку. Но трудно сориентироваться, когда тебя держат вниз головой. К тому же, уже начинало смеркаться, а от реки поднимался густой туман. Очертания моста терялись в густой пелене. Двое конных конвоиров двинулись проверять исправность сооружения, один остался дежурить возле кареты. А вот Бадди уже нигде не было видно.

Марту отнесли недалеко — всего метров на пять от дороги. Поставили на ноги возле небольших кустиков. Конвоир небрежно помахал кистью руки — мол, можешь делать свои дела, но при этом даже отвернуться не потрудился.

Чёртовы Путы мешали ужасно — Марта с огромным усилием сделала несколько шагов, чтобы зайти за кусты. Но чем ей поможет эта жиденькая невысокая растительность, отделявшая её от конвоира? В фильмах у арестантов, которые пытались сбежать во время вылазки по нужде, всегда был план. Но у Марты его не было. Надеяться оставалось только на Бадди. У неё-то должна быть какая-то задумка. Не зря же она всё это затеяла.

Марта напряжённо вглядывалась в полумрак сумерек, пытаясь заметить малейшее движение. Ей казалось, что кто-то там, в прибрежном тумане, есть. Но вдруг её внимание привлёкло громкое лошадиное ржание. Оно казалось каким-то неестественным — раздражённым, нетерпеливым, зловещим. Причём звуки издавала не одна лошадь — это был целый конский хор. Тут же послышались и зычные окрики конвоиров.

Марта смотрела во все глаза, что происходит на дороге, и не могла понять. Кони будто ополоумели. Не слушаясь людских команд, вставали на дыбы, неистово брыкались, а потом вдруг бешено понесли в противоположную от реки сторону. Это случилось одновременно со всеми лошадьми. И теми, что были запряжены в карету, и теми, на чьих спинах сидели стражники.

Неразбериха и переполох забрали всё внимание конвоира, стоявшего по ту сторону кустов. Выкрикивая ругательства, он бросился к дороге. В этот момент кто-то бесшумно подкрался сзади.

— Ни звука, — шепнули Марте в самое ухо и подхватили на руки.

От неожиданности чуть сердце не выпрыгнуло из груди. Но страха не было. Другая мысль радостно билась в висок — спасение! Однако это точно была не Бадди. А кто? Генрих. Марта узнала эту мощную грудную клетку, к которой её прижали. Эту ауру силы и уверенности. А он-то откуда здесь взялся? Они что, с атильдой заодно? Это их совместная операция по спасению Марты? Радость растекалась по жилам. В общем-то, Генрих ничем хорошим по отношению к ней пока не отличился, но откуда-то взялась уверенность, что если уж он лично участвует в операции, то Марта точно будет спасена.  

Да, это-то хорошо. Но куда он её тащит? Где-то должна быть его лошадь. Сейчас он посадит Марту на своего заговорённого Грома, на которого старец Вилхерт наложил заклинание неутомимости, и отвезёт в безопасное место. Интересно, а что, всё-таки случилось со скакунами конвоиров? Это Бадди постаралась?