Оказалось, что кубок — это награда дяди за участие в каком-то сражении, а кортик ему подарил погибший друг. Мне было совестно. В какой-то момент даже решила, что стоит перенести испытания, все же наказание я заслужила. Но когда представится возможность его испытать – непонятно, поэтому, так хорошо сложившуюся ситуацию, стоит использовать. Со скорбным видом попросила отпустить приготовиться к наказанию. Придя в комнату, достала фанерку, приложила к попе и натянула сверху запасные рейтузы. В общем, Роберто особо не усердствовал, и испытания были пройдены успешно. Перед дядей извинилась, клятвенно пообещав никогда больше не брать чужие вещи.

Третье мое наказание совпало с желанием научиться готовить. Не добровольно, конечно, а под тяжестью сложившихся обстоятельств. Когда мне было лет тринадцать, к нам приехали «свататься». Приехали какие-то шапочные знакомые дяди. Причем их не звали. Но нас, точнее меня, решили «осчастливить» помолвкой, беспрестанно напоминая о моей ущербности и испорченной репутации. С их стороны интерес был понятен, у нас старинный и знатный род, они недавно разбогатевшие нувориши. Получив деньги, им захотелось получить статус. А я должна была стать пропускным билетом в высшее общество.

В гости к нам приехал отец и два его сына. Почему два? Так, мне предлагалось выбрать, кто станет добровольной жертвой на ниве благополучия семьи. Поэтому оба мальчика люто меня ненавидели и старались при случае незаметно посильнее ущипнуть или толкнуть, в надежде, что уж его то я точно не выберу. Наивные, я и не собиралась выбирать.

Так вот. Понимая, что я у себя одна и синяки не лучшее украшение девочки, я, с видом восторженной дурочки, пришла на кухню и попросила кухарку научить меня печь пирог. Обязательно с грибами. Жить, спать, есть не могу, как мальчики нравятся, хочу поразить их в самое сердце или другой орган, тут уж, как повезет.

В процессе готовки я незаметно добавила несколько поганок. Отравить не отравит, но дурь из места, которым думают, а это однозначно не голова, вымоет. Кухарку, кстати, попросила не выдавать меня до поры, до времени.

Во время обеда она торжественно внесла маленький пирожок, разделила его на две части и произнесла речь о том, что некая «неизвестная» дама, решила поразить этих недорослей своим мастерством. С меланхолией наблюдала за представлением, всячески демонстрируя, что знать не знаю, кто эта таинственная дама. Может, это прачку нашу так клинануло?

Молодые люди сначала тыкали в пирог вилками. Чувствовали, паршивцы, что с ним что-то не так. Но когда дядя в недоумении приподнял бровь, вынуждены были проглотить хоть кусочек. Ну, мне и этого достаточно. Про себя стала считать до двадцати. Младший сорвал на одиннадцати, старший сорвался после восемнадцати. Внутри меня раздавался зловещий смех. Осчастливить они меня решили, щас, бегу и падаю!

Два дня мои потенциальные женихи сидели в клозетах. Сил у них хватало доходить только до окна. А за окном, устроившись на траве, в окружении пирогов, лежала я и томно жевала стебелек с цветком на конце. Они видели мое довольное лицо, поджимали губы и трясли кулаками. Я, в ответ, посылала воздушные поцелуй.

Как только им полегчало, они уехали, осыпая проклятиями мою голову. А папа сказал нести ремень. Причем, наказали меня не за то, что я поганками их накормила, здесь отец был солидарен со мной, оскорблять меня и «осчастливливать» они не имели права, а за то, что я издевалась над ними, когда им было плохо. Он сказал, что, когда твой враг болен или ранен, нельзя над ним глумиться, это низко, ведь он в заведомо проигрышном положении. Я посидела, подумала и согласилась с отцом. Семье, посетившей нас, точнее братьям, написала письма с извинениями, с благодарностью, что посетили нас, но, все же, отказалась от оказанной чести. От старшего брата получила ответ – «не больно то и хотелось».