– И что они нам теперь предлагают? – спросила я, понизив голос.

– Предлагают ориентироваться на тридцать девятую статью Градостроительного кодекса.

Я слышала, как Ковальчук нервно щелкает зажигалкой. Представила, как стоит он возле окна на втором этаже нашего архитектурного бюро, закуривает, выпускает дым в форточку и печально рассматривает желтеющие клены. К лысине его от огорчения приникли три волосинки, словно травинки к кургану.

Мне немедленно стало Ковальчука очень жалко. Хотя я бы охотно поменялась с ним местами. Пусть он проводит выходные у родственников, а я буду работать! Но Ковальчуку, живущему вдвоем со старенькой обожаемой мамой и волнистым попугайчиком, невозможно объяснить, что именно мне не нравится. Главное его заблуждение заключается в том, что он уверен: меня невозможно не любить. Я ведь прекрасная мать! Идеальная жена! Определенно, я что-то напридумывала себе насчет родителей мужа; он слышал, противостояние свекровей и невесток довольно распространено.

Он слышал! Боже мой, какая прелесть. В некоторых вопросах шеф простодушен, как котенок.

Но именно к нему я помчалась пять с половиной лет назад, после истории с морковным соком. Не исключено, что если бы не Назар Ковальчук, меня бы здесь сейчас не было.

Но об этом думать нельзя.

У меня есть чулан для запретных мыслей. Я загоняю их туда, словно непослушных детей, но временами слышу их приглушенный смех из-за закрытой двери.

Ковальчук считает, что моему хладнокровию можно позавидовать. Все потому, что до него не доносится безжалостное детское хихиканье.

– Что будем делать, Танечка? – прерывает мои размышления Ковальчук.

– Что еще они сказали? Как объяснили свой отказ?

– «Мы обязаны следовать букве закона, – процитировал Ковальчук. – Иначе прокуратура будет искать коррупционную составляющую».

– Может, они таким образом намекают на эту самую коррупционную составляющую? Бакшиш хотят, а, Назар Григорич?

В трубке хлопнули форточкой.

– Ох, Таня, я уже ничего не знаю, – раздраженно сказал Ковальчук и прокашлялся. – По-моему, нет. По-моему, они просто глупые курицы, сами не читавшие собственную законодательную базу и опасающиеся, как бы чего не вышло. Но нам-то что с этим делать? В понедельник будет звонить Романиди. А я опять переношу согласование, причем на неопределенный срок. Он мне что-нибудь выклюет.

Наш инвестор действительно похож на орла. Он носат, напорист и темпераментен.

– Романиди я возьму на себя, – подумав, решила я. – Назар, надо идти к главному архитектору. Полгорода в такой же ситуации, как мы, это не уникальная история, ей-богу, должен быть выход.

Ковальчук издал вздох облегчения. Грозный призрак Романиди, хлопая крыльями, заклекотал, сорвался с ближайшего столба и скрылся в горах. Заказчики-мужчины отчего-то мне благоволят. Во всяком случае, таких скандалов, как Назару, никто не осмеливается устраивать.

Как-то до меня совершенно случайно донеслось, что в нашем профессиональном кругу я пользуюсь репутацией железной леди. Многие рады сотрудничать с нашим бюро. А добиться, чтобы над проектом работала именно я, а не Козырев, считается большой удачей. Хотя это, конечно, преувеличение. Да, мы тщательно выбираем заказчиков, несмотря на кризис, но назвать себя выдающимся архитектором я никак не могу. Добросовестным – да. В меру способным. Любопытно, что Козырев намного талантливее меня. Но именно в наших работах проявляется разница в подходах к проектированию у мужчин-архитекторов и женщин.

– Ты с ним справишься, – заискивающе пробормотал Ковальчук. – Танечка, спасительница, буду тебя на руках носить, если ты утихомиришь нашего чудесного грузина…