– Что случилось? Что с вами?

Джованна пожимает плечами, молча опускается в кресло.

– Рассказывайте, моя дорогая, что случилось? – настаивает донна Чичча.

– Я больше месяца как одна… муж уехал и теперь пишет, что и в этом месяце его не ждать.

– Святая Мария! Если дело только в этом, так и ничего. Ей-богу, вы словно маленькая девочка, словно Джулия, а не замужняя дама, – качает головой донна Чичча.

Джованна подносит руку к губам, как будто хочет остановить слова, и вдруг быстрым шепотом говорит:

– Он написал, из Генуи собирается в Марсель – проведать сестру. Раньше мы всегда ездили вместе, а теперь он один. Да, он поехал по делам, но он никогда не отсутствовал так долго, никогда!

– Ах, вон оно что! – донна Чичча картинно закатывает глаза. – Дон Иньяцио так давно не видел сестру, разве он не имеет права у нее погостить?

– Мы одна семья! – сердито кричит Джованна и стучит ладонями по подлокотнику кресла. – Разве малыши не хотят увидеть свою тетю?

– Вы столько лет замужем и до сих пор не знаете своего мужа? – Донна Чичча скрещивает руки на своей пышной груди. – Да он просто святой, не то что некоторые мужья, прости господи, бабники. Ради бога, перестаньте себя изводить пустыми мыслями и займитесь делом.

Донна Чичча берет льняную скатерть с начатой работой, протягивает Джованне. Та берет скатерть и, не заметив иглу, колет себе палец. Поднеся палец ко рту, бормочет:

– Есть вещи, о которых невозможно не думать… – Она отворачивается, желая скрыть свою боль.

Донна Чичча смотрит на Джованну с недоумением, но не решается спросить, что ее тревожит.

Этот брак кажется ей хрупким, как стекло, и если он до сих пор не рухнул, то лишь благодаря тому, что любовь Джованны, с одной стороны, и уважение Иньяцио – с другой, оберегают его от ударов судьбы. Но Джованна слишком много страдала – и телом, и духом, – поэтому донна Чичча боится, что теперь ее легко сломить. Что до Иньяцио, то в его надежности донна Чичча всегда была уверена, всегда! Вот почему она не допускает даже мысли о том, что он может изменить Джованне.

А Джованна, прочитав, что Иньяцио едет в Марсель, не находит себе покоя. Вновь пробудилась ревность, открыла свои желтые глаза. Джованна пытается ее прогнать, говорит себе, что там Джузеппина, Франсуа и маленький Луи Огюст. Но, возможно, там будет и эта…

Джованна встряхивает головой, отгоняя воспоминания о ссоре в карете, после аудиенции у короля. Как и после того дня, когда она нашла в шкатулке письма, они не возвращались к болезненной теме, предоставив будням избывать превратности судьбы. Однако Джованна не может об этом не думать. Иногда ей удается убедить себя, что ее ревность беспочвенна и что Иньяцио, вероятно, прав: хватит толочь воду в ступе. Но достаточно одного его грубого жеста или сурового взгляда, чтобы рана открылась вновь. И тогда Джованна с новой силой ненавидит эту женщину, которая получила от Иньяцио все, включая самый драгоценный подарок, который может дать потерянная любовь, – сожаление. А ей осталась лишь пустота отвергнутой любви.

Однако в тот ужасный вечер она поняла и другое. Она прочитала это в его глазах, в его жестах и даже в его суровом обращении с ней. Для Иньяцио нет ничего важнее, чем дом Флорио. На первом месте не она и даже не дети – только дело, чувства не в счет. И другая женщина тоже не может быть важнее. Поэтому с некоторых пор, когда в Джованне просыпается ревность, она цепляется за эту мысль.

Она берет корзинку с работой. Ее темные волосы уложены в пучок.

– Я хорошо знаю своего мужа, – тихо говорит она, покачивая головой, избегая встречаться взглядом с донной Чиччей, и принимается вышивать.