– Бог в помощь вам, мастро Филиппо.

Иньяцио идет дальше, к зданию фабрики.

Четкие, чистые линии – как хотел Иньяцио и как спроектировал Дамиани Альмейда. Этот архитектор – наполовину неаполитанец, наполовину португалец – придал тоннаре новый облик, строгую торжественность греческого храма.

Храм у моря, думает Иньяцио. Он идет вдоль стены забора, сворачивает на тропинку, ведущую к форту Санта-Катерина; заключенные, как он и предполагал, оказались полезны для тяжелой работы на фабрике. Подъем крутой, но Иньяцио не пойдет наверх. Он останавливается на полпути, смотрит на гавань, на остров, затем переводит взгляд на ботинки – они покрыты туфовой пылью – и невольно улыбается.

Когда ему было четырнадцать лет, его покорило мягкое сияние этого материала, который, казалось, пропитан солнцем. Сейчас ему сорок, и он уверен, что им руководили не эмоции, а точный расчет. Укрепить власть Флорио.

И вот он здесь, то, о чем он мечтал, сбылось, и сейчас он может дать себе волю.

Иньяцио кричит что есть мочи.

Крик освобождения, уносимый прочь ветром.

Крик обладания, как будто весь остров стал его плотью, а море – его кровью. Как будто на его глазах замыкается круг жизни: диковинный Уроборос, змея, кусающая себя за хвост, открывает ему истинный смысл бытия.

Крик, стирающий сожаления о прошлом и страх перед будущим, дарящий счастье вечного настоящего.

Завтра, когда он проснется, он увидит освещенные солнцем каменоломни, чахлые кустарники, почувствует на губах соленый ветер, пробирающийся в комнаты сквозь занавески.

А сейчас он стоит неподвижно, в компании ветра и моря, и неважно, что его ждут, что он опоздает к ужину. Этот остров, источающий соль и песок, он знает точно – его настоящий дом.

После ужина Джованна первой удаляется в спальню на втором этаже. Мебель в неоготическом стиле для этой комнаты была заказана в Палермо.

Погруженный в свои мысли, Иньяцио желает жене спокойной ночи и, терзаемый, как обычно, бессонницей, идет к себе в кабинет, окна которого выходят на гавань.

Джованна надеется, что здесь, на острове, муж немного отдохнет.

Да, Фавиньяна – это работа. В том числе и работа, поправляет она себя с улыбкой, заплетая перед зеркалом волосы в косу. Будет время побыть вместе, поговорить обо всем. Вновь стать парой, хотя бы на несколько дней.

Она гасит свет. Из окна доносится плеск волн и дыхание ветра в переулках. Незаметно Джованна засыпает, но вдруг просыпается оттого, что в комнату входит Иньяцио. Жилет расстегнут, узел галстука ослаблен. Его лицо, лишенное привычных следов усталости, озаряет радость. Джованна давно не видела мужа таким, и сердце ее поет от счастья.

– Как тебе наш дом? – Иньяцио снимает пиджак.

– Чудесный! – кивает она. – Не жалеешь, что Нанни остался в Палермо? – Она указывает подбородком на его одежду.

Иньяцио тихо бормочет какую-то мелодию.

– Зачем мне Леонардо? – пожимает плечами он. – Здесь меньше формальностей, – добавляет он, присаживаясь на кровать, чтобы снять ботинки.

Джованна понимает, что Иньяцио счастлив. Здесь он чувствует себя иначе, здесь он свободен. Он другой.

Она обнимает его, кладет голову на его крепкое плечо.

Иньяцио удивлен. Он неловко поглаживает руки жены. Они похожи на диких кошек, которые ревниво оберегают свое жизненное пространство и редко ластятся друг к другу.

– Завтра прокатимся по острову в карете. Хочу показать тебе, какой он красивый. – Иньяцио поворачивается, улыбается одними глазами, ласково треплет жену по щеке.

Он смотрит на нее, думает о ней. Не о работе, не о той, другой