– Теперь у тебя тоже нет защиты, как и у меня, – говорит она.

Винченцо застыл, не произносит ни слова.

Помочь с похоронами пришел Джузеппе Барбаро, один из родственников Эмидио.

– Упокой, Господи, его душу, – говорит он.

– Аминь, – отвечает Иньяцио.

Дома тишина. Орсола ведет Винченцо в комнату, чтобы переодеть в траурную одежду. Из родительской спальни доносится скрип сундука.

Шелест тканей перемежается обрывками фраз. Виктория, Иньяцио, Эмидио.

– Болезнь зашла слишком далеко…

– С миром отошел…

– Нужно заказать гроб, – говорит девушка.

– У лучшего мастера. Петь на мессе пригласим монахов. Он… он был не простым человеком. Мой брат, дон Паоло Флорио. Здесь, в Палермо, благодаря ему наша лавка стала известной.

Внезапно Винченцо все понимает.

Отцовская рука будто ложится ему на плечо. Крепко сжимает его. Борода колет лицо. Суровый взгляд. Руки, насыпающие хину на весы. Запах трав, исходящий от отца.

Покачиваясь, Винченцо идет в родительскую спальню.

Его отец больше не вернется. И в тот момент, когда эта мысль пронзает его, он встречается взглядом с Иньяцио и видит ту же горестную пустоту, какую чувствует сам.

Внезапно она становится бескрайней, невыносимо огромной.

И тогда Винченцо бежит, в глазах стоят слезы, ноги скользят по камням мостовой. Бежит прочь из этого дома, оставляя позади давящую пустоту, пытаясь обмануть себя.

– Винченцо!

Иньяцио зовет его, а мальчик, кажется, летит по мостовой. Внезапно на виа Сан-Себастьяно он теряет его из виду.

Иньяцио останавливается, хлопает себя по коленям.

– Ну вот, только этого не хватало… – бормочет он. Переводит дыхание. Идет к бухте искать ребенка. В порту многолюдно. Иньяцио уклоняется от знакомых, которые останавливают его, чтобы выразить соболезнования, обходит штабеля готового к погрузке товара.

Обводит взглядом бухту Кала, от церкви Пьедигротта до Ладзаретто. Тень от замка Кастелламаре падает на гавань. Лес мачт и паруса закрывают обзор.

Наконец он находит его.

Мальчик сидит на дальнем краю пирса, поджав ноги.

Плачет.

Иньяцио осторожно подходит к нему. Окликает. Винченцо не оборачивается, но расправляет плечи.

Возможно, следовало бы отругать его: сейчас совсем не время устраивать сцены. К тому же он мужчина, а мужчины не плачут. Но Иньяцио не ругает ребенка.

Он опускается рядом. Некоторое время они просто сидят и молчат. Иньяцио хотел бы утешить племянника, рассказать ему, что он чувствовал, когда во время землетрясения потерял мать. Он был примерно такого же возраста и хорошо помнит это ощущение покинутости, пустоты.

Отчаяние.

Но отец!

Своего отца, мастера Винченцо Флорио, кузнеца из Баньяры, он помнит плохо. Рядом всегда был Паоло, с тех пор как они вместе стали выходить в море.

И теперь он боится того, что его ждет… Проклятый страх, о нем никому нельзя рассказать, тем более ребенку.

Первым заговорил Винченцо.

– Как я буду без него?

– Такая, видно, судьба у твоего отца. На все Божья воля. – В этих словах Иньяцио ищет объяснение и для себя. – С того момента, как мы появляемся на свет, нами правит судьба, и ее не изменить. Ничего не поделаешь.

В тишине слышен лишь плеск волн.

– Нет. Если такова воля Божья, я не хочу ее. – Винченцо не может сдержать слез.

– Винченцо, что ты говоришь?!

Эта фраза жесткая, кощунственная, слишком серьезная для восьмилетнего ребенка.

– Я не хочу, чтобы у меня были дети, если мне придется умереть. Мама плачет, и тебе плохо, я вижу, – говорит он со злостью. Поднимает голову. – Теперь мне придется жить без него, а я не знаю – как.

Иньяцио смотрит на черную воду. Над ними в воздухе кружат чайки.