На лице Алика возникла улыбка, вызванная мыслью о том, что его дворик, практически последний на его улице, пережил такую большую страну, как СССР. Нет, он никогда не был бойцом с советским режимом. Он никогда с этим режимом не боролся. Он его просто игнорировал. За это режим обижался и не игнорировал Алика и его друзей. Но они, Алик и друзья, умудрялись сосуществовать с режимом так близко и так долго, что даже место их традиционных сборов, известное каждому львовянину как «Святый сад», практически просматривалось из окон обкома партии. И никогда у тех, кто существовал за этими окнами, внутри серых кабинетов, не возникло даже мысли о том, что всю эту территорию рядом с общежитием, частично огороженную стенами древнего монастыря, территорию, с которой то и дело, да к тому же и громко – благодаря протянутому из общежития удлинителю, громыхала чуждая обкомам партии музыка с чуждыми, но, слава богу, непонятными иностранными словами, можно было бы затянуть колючей проволокой, застроить закрытыми распределителями или, в худшем случае, пунктами приема макулатуры и металлолома! Нет, никто не спешил вытащить лужайку земли из-под ног и задниц длинноволосой молодежи с гитарами в руках! Теперь это казалось гуманизмом или близорукостью. Хотя, возможно, всё это происходило по причине пониженного слуха у работников обкома?! Вот участковый наведывался сюда часто, но разговоры с ним обычно не заканчивались неприятностями. Было видно, что не по своей воле он раздражает молодежь своим присутствием, а на всякий случай или по указанию.

– О чем задумался? – прозвучал над головой сидящего в кресле Алика голос Аудрюса.

– Не поверишь! – усмехнулся, задрав голову, хозяин комнатки. – Молодость вспомнил!

– А что еще вспоминать?! – удивился Аудрюс. – Ну что, пора!

Алик поднялся с кресла, поднялся бодро, словно хотел показать, что он еще в хорошей спортивной форме.

Вышли во двор.

Вокруг темно. Жужжат редкие машины, проносясь по Замарстиновской. Остановились у колодца.

– Ну что, на дорожку! – Алик зачерпнул оцинкованным ведром воды, поднес холодный край ведра ко рту, отхлебнул – на языке легкая сладость взыграла. Передал ведро Аудрюсу. Тот тоже сделал несколько глотков.

Скрипнула металлическая калитка, они вышли на улицу и повернули налево, в сторону центра.

На небе оголился острый угол желтой луны и тут же снова спрятался, накрылся тучами. Резкий птичий крик-хохот упал с неба прямо в уши идущим.

Алик поежился на ходу.

– Как у нас в Паланге, – с удивлением выдохнул Аудрюс.

– Что у вас в Паланге? – не понял Алик.

– Ну, тоже чайки так кричат…

– У нас нет чаек, откуда тут? – пожал плечами Алик.

Аудрюс посмотрел в темное небо, откуда снова донесся тот же птичий крик-хохот, только теперь он был тише, словно птицы уже обогнали идущих по земле.

– У нас тут и моря нет, – с сожалением сказал Алик, тоже бросив кратковременный взгляд на небо. – Это то, чего здесь не хватает… Вода – только дождем или из источника…

– Море есть везде, – не согласным, но приветливым тоном сообщил Аудрюс. – Иногда оно видно, иногда нет… Иногда оно сверху, иногда снизу…

– Да, с этим я согласен. – Алик кивнул. – Говорят, что и Карпаты раньше были дном моря и там можно найти окаменевших моллюсков…

– В нашей северной глуши есть море, ну и что?! – усмехнулся Аудрюс.

– Выросший у моря не поймет жителя пустыни! – Алик тоже улыбнулся. – Кстати, мы с тобой так и не побывали в Сан-Франциско!

Аудрюс тяжело вздохнул. Через несколько шагов остановился. Остановился и Алик.

– Знаешь, – уверенно произнес литовец, – некоторые города существуют только для того, чтобы кто-то мечтал в них попасть. А мечтать иногда важнее, чем ехать…