– Это старый ледорез, – шепнула Нитка. – Такая штука с острым гребнем на крыше. Раньше здесь была еще одна насосная станция, а ледорез защищал ее от льдин, когда весной они лезли на берег. Понимаешь, вода прибывает, а они лезут…

– Ага… – Тему ясно представилась атака ноздреватых ледяных пластов.

– А внутри там пусто, как в избушке. В случае чего можно укрыться…

– А куриных ног у этой избушки нет? – хихикнул Тем.

– Не знаю. Надо спросить у Кея… – Они сели рядом на песок.

Было тепло, влажно, пахло осокой.

– Купайся, – вздохнул Тем. – А я покараулю.

– А зачем караулить-то?

– Ну… ты же сама призналась, что боишься.

– Тем, я боялась идти сюда. И не кого-то боялась, а темноты. А еще – грозы. Вдруг она подкатится близко! – И выдохнула ему в плечо: – Тем, я грозы боюсь уж-жасно.

– Нитка… если честно, то и я. Ну, не совсем ужасно, но тоже. Только про это никто не знает. И ты – никому…

– Конечно.

Иногда быть откровенным совсем не трудно. Особенно в темноте и когда так вот… доверие друг к другу. И Тем не боялся, что честное признание уронит его в Ниткиных глазах. Скорее наоборот…

– Но здесь-то уже не страшно, Нитка.

– Да… Пошли вместе в воду.

– Нитка, я не могу. Я без плавок…

– Ну… можно ведь и так.

– А потом в мокрых трусах в постель?

– Дурачок. «Так» это значит без всего… Я ведь тоже без купальника. В нем нельзя. Наша Валентина постоянно у всех купальники щупает: не лазил ли кто-то в воду без спросу…

– Ты рехнулась? – слабым шепотом сказал он.

– Тем, да ты что? Темно же. И мы же… ничего такого. Давай ты отвернешься и зажмуришься, а я в воду. А потом я зажмурюсь, а ты – бултых. А в воде-то уже все равно… Тем, а то ведь обидно: шел сюда, продирался и даже не окунешься…

«А и правда…» Нырнуть, смыть с себя вязкую духоту и зуд захотелось отчаянно. И все же не это главное. Еще сильнее – желание сладкой запретной радости: частое стуканье сердца и веселый озноб. Вот оно – тайное приключение!

От приключений убегать нельзя, это нечестно. Это все равно, что убегать от судьбы. И… Нитка решит, что он трус…

– Только ты зажмурься как следует…

– Конечно! И ты. Давай…

Тем отвернулся, прижал к глазам ладони. Так, что в навалившемся мраке – желтые огоньки.

– Тем, считай до двадцати! – Шуршанье, легкий топот, плеск. – Ух, какая теплая вода! Тем, давай!

– Ты отвернулась?

– И зажмурилась!

Тем суетливо сбросил на песок трусы, положил на них очки. Сквозь «безочковое» туманное пространство различил на мерцающей воде темное пятно – Ниткину голову. Скорее, скорее… Головой вперед!

Ох, и правда тепло! Как в молоке, постоявшем полдня на солнечном подоконнике… Тем проплыл под водой несколько метров.

Оказалось, что купание без единого клочка одежды – совсем не то, что обычное купание. Сперва была стыдливая (и приятная) беззащитность, но почти сразу вода избавила его от этого чувства. Она была такая ласковая! Озеро приняло в себя мальчишку как свое родное существо, как рыбку, как… свою каплю! Тем растворился в нем. Он сделался частичкой этого озера, частичкой теплой темноты, частичкой природы. И даже… частичкой Нитки. Потому что она ведь наверняка ощущала то же самое.

Тем вынырнул, встал на твердом дне по грудь в воде. Дурашливо и бесстрашно фыркнул. Ниткина голова темнела в трех метрах, и слабо светились плечи.

– Тем… хорошо, да?

– Ага…

– Давай руку. Нырнем вместе…

– Нырнем…

Ниткина ладонь была по-прежнему горячая.

Они нырнули вдвоем и плыли в глубине секунд десять. Расцепили руки, выскочили на поверхность.

– Нитка, давай от берега и назад. Двадцать гребков туда и двадцать обратно.