Посмеивались, целились, стреляли крашеными деревянными шариками. Иногда попадали. И получали приз по выбору – пачку сигарет «Антилы» или жевательную резинку «Мак-Магон». Но это были частичные успехи и мелкие награды. Хочешь заработать приз покрупнее – не просто попади, а разбей горшок! Но глиняные посудины были прочны, шарики рикошетили и улетали за края лужайки. Там их ловили и отнимали друг у друга быстрые мальчишки. Белобрысый толстый распорядитель уговаривал мальчишек вернуть снаряды. Но пацаны с хохотом убегали.

– Ай, какие дети! – несердито возмущался распорядитель и хлопал себя по пестрым штанам. – Совсем несознательные дети! Зачем шарики? Они же не конфеты!

– Таким мячиком твою корчагу ни фига не расшибешь! – завозмущался поддатый чернявый мужичок. – У нее толш-шина как танковая б-броня…

– Ай, почему так говоришь! Зачем «не расшибешь»! Стреляй правильно! Попади точно в середину – расшибешь обязательно! Кто следующий?! Все удовольствие – полтинник по нынешнему масштабу цен!

В середину попасть не мог никто. Артем постоял, пригляделся и понял: правая резина более тугая, чем левая. И когда стрелок добросовестно целился в центр, шарик слегка уходил в сторону.

– Дай-ка мне…

Артем покачал в ладони толстую рукоять, поправил очки, глянул сквозь развилку на горшок. Потянул на себя круглый кусок кожи со стиснутым в нем синим шариком. Ого, вот это резина! Не для слабого… Он прицелился чуть правее горшка.

Трах! Осколки разлетелись, будто рыжие бабочки.

– Ай, молодец! Кто говорил «не расшибешь»? Ты говорил «не расшибешь»? – Распорядитель укоризненно двинул животом в сторону чернявого мужичка. Потом вытащил из-под прилавка литровую темную бутылку, протянул Артему: – Получай на здоровье! Выпьешь, приходи еще, пожалуйста!

Это было пиво «Старый адмирал». В бутылке с черно-золотой наклейкой и выпуклыми оттисками парусных кораблей на стекле. Стекло было холодным, но Артем для порядка спросил у хозяина горшков и рогатки:

– А оно у тебя свежее?

– Ай, зачем ты думаешь «несвежее»?! – завопил хозяин. Белобрысый и курносый, он почему-то старательно копировал южный акцент (и этим был неприятен Артему). – Совершенно свежее! Пей прямо здесь! Если скажешь «плохое», дам другую бутылку! Или сумму товара, пожалуйста!

– Ладно, ладно… – И Артем пошел прочь.

О железную скобу на садовой скамейке он сковырнул пробку. Прижал пену ладонью, подождал, глотнул. «Старый адмирал» и правда был хорош. Артем, прихлебывая на ходу, снова зашагал к алому шару с рекламой Нординвеста. Недавний страх еще не пропал совсем. Осел в душе свинцовой пылью. Да нет, не страх, а память о нем. Досадливая и стыдная.

«Ладно, замнем, – сказал себе Артем. – Перестань думать про это». И перестал думать про это. И начал опять смотреть на праздник.

Скоро он вышел на край площади, заставленной киосками и пестрыми зонтиками летних кафе. Алый шар оказался над головой. Теперь он выглядел совсем громадным. Надписи уже не было видно, зато виднелось широкое горло, а под ним гудящая газовая горелка. От шара тянулись тросы. К ним привязана была обширная корзина – днищем она касалась асфальта. Над плетеным краем виднелись три рожицы перепуганных и счастливых мальчишек. Сейчас парень в опереточной синей униформе начнет крутить лебедку, шар на веревке пойдет вверх, и юные аэронавты смогут с полутора сотен метров обозреть родимый город. С высоты он, небось, кажется еще более праздничным и беззаботным.

«А ну как перегнутся через край да загремят вниз? Да нет, они там, наверняка, пристегнуты… А если лопнет веревка?.. Тьфу, какая же ты зануда, Тём! Всю жизнь у тебя на уме одни страхи…»