– Хотите что-нибудь добавить?

– Нет.

– Тогда два последних вопроса. Вы не заметили различия в росте Нортона и… этого…

– Я понял. Нет, не заметил. По-моему, ростом они одинаковы.

– Эмблемы на костюмах совпадали?

– Да. На рукаве у того и другого было изображение кугуара.

– Благодарю вас, Палмер. Вы очень нам помогли… По крайней мере, я на это надеюсь. До свидания. Прошу извинить за доставленное вам беспокойство. – Гэлбрайт сделал рукой что-то наподобие прощального жеста. Палмер молча смотрел с экранной стены – казалось, не верил, что все кончилось и он свободен. Лицо его медленно таяло в голубизне.

Гэлбрайт сидел, опустив голову, будто изучая свое отражение на полированной поверхности стола. Даже неподвижность не могла скрыть его озабоченности.

– Вот так, – произнес он, не повернув головы, но было ясно, что адресовано это Никольскому.

Тот ответил не сразу. Проводил взглядом исчезающее изображение Палмера, опустил глаза и стал смотреть на собственные руки.

– Интересно, – наконец произнес он с такой интонацией, словно хотел сказать: «Плохи, оказывается, дела, коллега».

– Забавно, – в тон Никольскому проговорил Гэлбрайт.

– Если хотите знать мое мнение, то… то я почти убежден, – непонятно сказал Никольский.

– Кентавр? – непонятно спросил Гэлбрайт. Не дожидаясь ответа: – Наши мнения совпадают.

– Тем хуже.

– Да. Тот редкий случай, когда разногласия были бы кстати…

– Странная зависимость, – хмуро пробормотал Никольский. – Чем больше фактов…

– …Тем меньше смысла. – Гэлбрайт пожевал губами. – М-да, это… это как… – он с видимым усилием подыскивал слова, – как удар об стену головой.

– Но других фактов у нас нет.

– А что, если уговорить Палмера?

– Имитировать встречу?

– Да.

Никольский подумал.

– Я, собственно, не против, но… Во-первых, время. Во-вторых… – Он искоса взглянул на Гэлбрайта. – Вы все-таки надеетесь избавиться от… кентавра?

Пауза. Гэлбрайт медлил с ответом.

– Нет, – сказал он. – Уже не надеюсь. Решительно сбрасывать со счетов маску и грим я пока не намерен, но лучше приготовиться к худшему.

– Лучше к худшему, – одобрил Никольский. – В нашей практике это уже перестало быть словесным курьезом. – Он откинулся на спинку кресла.

– Любите спорт? – спросил неожиданно Гэлбрайт. Заметив быстрый взгляд собеседника, пояснил: – Мне любопытно узнать, как вам нравятся наши ковбойские состязания.

– Родео? Что ж, занятное зрелище…

– Говорят, вы отличный наездник и мастер лассо? Полинг, я обращаюсь к вам. Говорят, вы дважды были чемпионом?

Фрэнк посмотрел на шефа:

– Был. Когда участвовал в школьных родео.

– Говорят, вы непременный участник ежегодного «Большого родео» в Копсфорте?

– У меня просто вылетело из головы, что завтра в Копсфорте спортивная заварушка… Нет, ковбойский спорт я забросил, как только поступил работать в Управление.

– Напрасно.

– Забросил или поступил?

Гэлбрайт молча повращал глазами.

– Я понимаю, куда вы клоните. – Фрэнк подвигался в кресле. – Готов в Копсфорт хоть сегодня… Но, полагаю, нужен я вам не как призер «Большого родео», а как интервьюер, от пяток до подбородка нашпигованный скрытой микроаппаратурой.

– Нет, – сказал Гэлбрайт. – Никакой записывающей микроаппаратуры. И в этом смысле всякую самодеятельность строжайше запрещаю. Никаких спецбраслетов, пуговиц, медальонов, радиосигнализаторов, микротелемониторов. Понимаете? Ника-ких! Обычная одежда спортсмена-ковбоя. Широкополый стетсон, джинсы, ковбойка и пояс с обыкновенной – обыкновенной, Полинг! – пряжкой. Это все. В Копсфорт вас привлекло в первую очередь «Большое родео». Боюсь заглядывать далеко вперед, однако это «родео» может вполне оказаться одним из самых ответственных в вашей жизни.