– В каком-нибудь смысле это явление представляется вам опасным?

– Только в том смысле, что оно вызывает всеобщее любопытство. В других отношениях оно опасно не более, чем тень от хвоста отдыхающей на заборе вороны.

– Вы нам могли бы продемонстрировать сам «черный след» и то, как он возникает?

– Мог бы. Но не прежде, чем получу от вас твердые гарантии, что на этом все наши с вами недоразумения будут исчерпаны.

– Увы, Кизимов, мы не готовы дать такие гарантии.

– В свою очередь, инспектор, я, увы, не готов к демонстрированию «черных следов».

– Впервые с этим явлением вы встретились в Пространстве, не так ли?

– Я устал, разрешите мне вас покинуть. Не давайте мне повода усомниться в действенности всемирного Закона о личных свободах граждан планеты.

– До свидания, Кизимов. Благодарю вас за исключительно интересную беседу. Надеюсь, у нас еще будет повод свидеться вновь.

– Вряд ли, инспектор. Но вы мне чем-то понравились. Хотите добрый совет?

– Я весь внимание.

– Оставьте нас в покое, инспектор: Лорэ, Йонге, меня… Этот «след» никуда не ведет. То есть я хочу сказать, что здесь нет криминала. Не ройтесь в наших душах, не надо. Хотя бы потому, что это не только бессмысленно, но и жестоко. Будьте здоровы, инспектор!

Запись кончилась, лингверсор умолк. Никольский и Гэлбрайт обменялись многозначительными взглядами. Остальные словно бы ждали чего-то еще. Даже неугомонный Лангер сидел неподвижно, подперев щеку рукой, и глаза его были на редкость задумчивы.

Гэлбрайт покопался в груде разложенных на столе документов, отобрал половину, сделал Кьюсаку знак подойти. Кьюсак взял отобранные листы, шеф тихо с ним поговорил и выпроводил за дверь. Фрэнк понял, что документы отправлены на обработку в аналитический цех.

После ухода Кьюсака Гэлбрайт объявил перерыв.

– Парни, – сказал он, – вы все свободны до шестнадцати ноль-ноль.

Фрэнк поднялся вместе с ребятами.

– Все, кроме Полинга, – добавил шеф. – В названный час сбор в этом холле.

Ребята потянулись к выходу. Фрэнк, стоя у стола, смотрел им вслед. Лангер обернулся и ободряюще ему подмигнул. Фрэнк сел. За столом никого уже не было. Никольский, разминая ноги, вышагивал у окна. Гэлбрайт и лысый старик о чем-то переговаривались возле бара. Вернее, говорил шеф. Консультант рассеянно слушал, держа в неудобно вытянутой руке стакан с молочным коктейлем, и было заметно, что навязанный ему кем-то стакан он держит просто из вежливости. Фрэнк подпер голову руками и уставился на футляр с ореховой тростью. Ему хотелось пощупать загадочное изделие Нортона, но открыть футляр он почему-то не решался.

Никольский подступил к окну вплотную. С высоты семнадцатого этажа были видны многоцветные автострады, маленькое озерко в бетонных берегах, наполовину закрытое кронами старых платанов, блестящая полоса прямого и тоже взятого в бетон канала, пересекавшего огромный старый парк, и дальше пятнистые желто-зеленые спины холмов. За холмами было морское побережье, но его отсюда не было видно, и Никольский с мимолетной завистью о нем подумал. Подошел Гэлбрайт, взглянул на холмы, вполголоса произнес:

– Кажется, Полинг нервничает.

– Еще бы, – не оборачиваясь, ответил Никольский. – Его можно понять.

– Его – да. Однако поймет ли он сам исключительную важность своей миссии…

– Вы правы. Ситуация… гм… деликатная.

– Без его помощи мы очень рискуем затянуть это дело.

– Признаюсь вам, Гэлбрайт, – мягко сказал Никольский, – надежда на миссию Полинга представляется мне иллюзорной.

– Мне тоже. И если бы не крайняя нужда, я пощадил бы родственные чувства своего подчиненного. Но чем черт не шутит…