Когда перед домом тети Кати, мамы Маринки, враз остановились три байка, Маринка уже стояла у ворот, привлеченная ревом моторов.

Слезая с мотоцикла, я заметила, как Лешка насмешливо подмигнул Маринке. В ответ та зарделась злой удушливой волной.

Интересно, чем же он ее шантажировал? Ни за что не поверю, чтоб Маринка была замешана в каком-то криминале. Уж скорее здесь что-то сугубо личное.

Не снимая, откинула шлем на затылок и чинно поздоровалась. Маринка не менее чопорно вымолвила:

– Здрасьти! – и мы с ней вошли в широкий двор, отгороженный от улицы высоким глухим забором из крашеных в зеленый цвет досок.

Оставив моих сопровождающих за крепкими воротами, она пошла вперед, показывая дорогу, будто я не бывала здесь последние десять лет почти каждый день.

Зашли в чистую маленькую комнатку перед стайкой. Маринка налила мне из подойника полный бидон густого парного молока, аккуратно обвязала горлышко полиэтиленом, чтоб молоко не пролилось по дороге.

Взяла деньги и снова хмуро предупредила:

– Машка, ты этому прохиндею не верь. Он только смеяться может, ничего для него святого нет. Он как из армии вернулся, так никакого удержу не знает. Всех девок в деревне перещупал.

Я посмотрела на нее. В ее глазах горела горькая обида. Наклонившись к ней, я тихо спросила:

– Марина, а чем таким он тебе пригрозил, что ты ему обо мне все рассказала?

Она опустила глаза, покраснела и выдохнула:

– Что родителям расскажет, что я с Ванькой Кадейкиным, ну, это… – и она угнетенно замолчала.

– А Ваня тебе нравится?

– Нравился, – уныло подтвердила она. – В прошедшем времени. Пока мне Лешка все мозги не замутил. Тогда Ванька мне и сказал, что ему такие поскакушки, как я, даром не нужны. А у нас с Лешкой и не было ничего! Он так, дурил только.

Понятно. То есть тут двойная обида – то, что Красовский и прежние отношения разрушил и что сам не попользовался. Ну и дела, однако…

Тихо подсказала:

– Вообще-то любой шантаж можно прекратить. Ты маме тихонько пожалуйся, что замуж за Ивана Кадейкина собиралась, а Красовский ему о тебе черт-те что наговорил, и теперь обманутый Ванька нос воротит. Хуже-то все равно не будет. Мне кажется, взрослые не дураки, быстро в этой заварушке разберутся.

Маринка с надеждой посмотрела на меня.

– Ты думаешь?

Я кивнула и с нажимом повторила:

– Хуже все равно не будет. Но, по крайней мере, Красовский на тебя больше никакого давления оказывать не сможет.

Она призадумалась, а я подхватила тяжеленный бидон и пошла к воротам. Она догнала меня на полдороге и глухо пообещала:

– Попробую. Хоть и страшно. Если мамке чего не понравится, она и бате нажаловаться может. И тогда… – она вздрогнула и замолкла.

Я сочувственно вздохнула. Дядя Петя был на расправу скор. Вроде и мужик умный, но шебутной до невозможности. Чуть что не по нем, тут же за ремень и пошел воспитывать! Хорошо, что у них пятеро детей, так что каждому доставалось не так часто. Но наказания избегнуть не удавалось никому.

Он действовал по принципу «небольшая трепка сегодня спасет от большой беды завтра». Не знаю, насколько это оправдывалось, но дети у них хорошие, и даже трое взрослых уже парней ни в чем недостойном замечены никогда не были.

Открыв ворота, я вышла на улицу. Три байка так и стояли перед усадьбой в ожидании меня. Парни молча смотрели на Красовского, он радостно скалился в предвкушении очередной потехи.

Не обращая внимания на его «ух ты, красавица какая! И бывают же такие!» снова села за спину Вадьки, громоздкий бидон поставила между его спиной и собой, зажав коленями. Было неудобно, но тащить такую тяжесть на себе несколько километров в жару еще хуже.