– Если вы считаете, что я могу помочь, то, конечно же, я поеду в Париж, только скажите точно, чего мне нужно добиться.

– Я хочу, чтобы он вернулся.

– Из разговора с полковником МакЭндрю я понял, что вы решили развестись.

– Я никогда не дам ему развода, – с гневом воскликнула она. – Так ему и передайте. Он никогда не сможет жениться на этой женщине. Я такая же упрямая, как он, и никогда не пойду на развод. Мне нужно думать о детях.

Полагаю, она прибавила последнее, чтобы прояснить свое отношение к происходящему, но я понимал, что дело не столько в материнской заботе, сколько в женской ревности.

– Вы все еще его любите?

– Не знаю. Я хочу, чтобы он вернулся. Если вернется, постараюсь следовать мудрому завету: кто старое помянет, тому глаз вон. В конце концов, мы женаты уже семнадцать лет. Я женщина широких взглядов. Пусть делает, что хочет, лишь бы я ничего об этом не знала. Ведь должен он понимать, что это наваждение долго не продлится. Вернись он сейчас – все пройдет гладко, и никто ничего не узнает.

Меня слегка разочаровало, что миссис Стрикленд так зависит от людских сплетен: тогда я еще не знал, какую огромную роль в жизни женщины играет общественное мнение. Это отбрасывает тень неискренности на самые глубокие чувства.

Место, где остановился Стрикленд, было известно. Партнер по бизнесу в ярости направил в банк гневное письмо, обвиняя Стрикленда в попытках скрыться, и получил от него ответ, в котором тот цинично и насмешливо называл точный адрес своего местопребывания. Беглец жил в гостинице.

– Никогда о ней не слыхала, – сказала миссис Стрикленд. – Но Фред ее знает и говорит, что она очень дорогая.

Миссис Стрикленд густо покраснела. Похоже, она представила своего мужа в роскошных апартаментах, обедающего в дорогих ресторанах, проводящего дни на скачках, а вечера – на театральных премьерах.

– Такие эскапады не для его возраста, – заявила она. – Не забывайте, ему уже сорок. Можно понять, когда такое случается с молодым человеком, но в его годы, когда у него почти взрослые дети, это ужасно. Он подорвет здоровье.

В ее груди боролись гнев и жалость.

– Скажите ему, что наш дом осиротел без него. Все вроде бы по-старому, но это уже не то. Я не могу жить без него. Лучше умереть. Напомните ему о нашем прошлом, обо всем, через что мы прошли вместе. Что скажу я детям, когда они спросят о нем? В его комнате ничего не трогали, все осталось, как было при нем. Комната его ждет. Мы все его ждем.

Миссис Стрикленд подробно остановилась на том, что мне следовало сказать ее мужу. Она давала детальные ответы на все его возможные замечания.

– Вы обещаете сделать все возможное? – протянула она жалобно. – Расскажите ему, в каком я состоянии.

Она хотела, чтобы я использовал все доступные мне средства и вызвал у ее мужа жалость. Слезы рекой лились у нее из глаз. Мне стало жаль несчастную женщину, холодная жестокость Стрикленда внушала отвращение. Я пообещал сделать все, чтобы его вернуть, и дал слово уже на следующий день отправиться в Париж и находиться там, пока не добьюсь результата. Я покинул миссис Стрикленд, когда было уже поздно и мы оба устали от пережитых волнений.

Во время путешествия я с опаской думал о своей миссии. Теперь, когда перед моими глазами не было заплаканной миссис Стрикленд, я смотрел на случившееся более трезвым взглядом. Противоречивость ее поведения смущала меня. Она была очень несчастна, но, чтобы вызвать во мне жалость, явно переигрывала. И, заранее готовясь при мне плакать, запаслась изрядным количеством платков. Такая предусмотрительность достойна восхищения, но теперь, оглядываясь назад, ее безутешные слезы трогали меня гораздо меньше. Я не мог решить, вознамерилась она вернуть мужа, ибо любит его, или просто опасается сплетен; меня мучило подозрение, что истинная боль от любовной утраты сочетается в ее сердце с уязвленным самолюбием, а мне это, по молодости лет, казалось бесчестным. Тогда я еще не знал, как противоречива человеческая натура, сколько позерства в, казалось бы, искреннем порыве, как низок может быть человек благородного происхождения и как добр отверженный.