Короче, на другой день пошел я к своему старому учителю литературы Афанасию Гавриловичу в гости. Кто, как не он, объяснит мою прозаическую непонятку Отыскал дом. Звоню. Жду. Открывает сам. Постарел, скостлявился.

– Господи, хоть кто-то обо мне вспомнил! – Гаврилыч смахнул слезу и побежал на кухню, оправдываясь с оглядкой: – Я сейчас, я быстренько. Чаек только поставлю!

Я же как стоял в пальто, так с порога и гаркнул:

– Афанасий Гаврилович, научи писать про любовь прозой. Пробовал так и сяк, чувствую, не робят мои литеры думку сердечную.

Сказал, а сам прислушиваюсь: хозяин отложил приготовления, замер. Прошла минута, вторая. Наконец появляется Гаврилыч, подходит ко мне и говорит:

– Ты-т погодь, Мишаня, не капитись. Любовная проза – это не болтовня двух персон детородного возраста. Это, Мишань, тайна! А слова… Что слова? Слова бывают и ни к чему.

Афанасий Гаврилович достал из кармана трубку и затянулся табачком.

– Ты вот что, дружочек, попробуй-ка писать без слов!

– Как это? – усмехнулся я.

– А так. – Учитель выпустил сизое колечко дыма, поднял указательный палец вверх и добавил: – Тут важна интонация!

В тот вечер я вернулся домой, сгорая от литературного нетерпения. Не снимая пальто, подбежал к письменному столу и включил компьютер.

– Что-то случилось? – поинтересовалась жена из кухни, накрывая стол для позднего ужина.

– Ты ешь, я потом. Интонация… Вот оно что! – пульсировал в моей голове добродушный голос Гаврилыча. – Интонация!

Голос манил. Пока запускался комп, я вглядывался в темный экран и видел, как учитель выписывает на классной доске в строчку какие-то иероглифы любовного содержания, а мы, великовозрастные балбесы, хихикаем в парты и приторно краснеем, поглядывая на девчонок. Но вот юношеская дурь постепенно оставляет нас. На дальнем ряду поднимается смущенный Никита Лобзев:

– Красиво! Нам бы так!.. – Никита обводит взглядом притихшие ряды, открывает хрестоматию и читает отрывок из «Капитанской дочки», где Гринёв, он же Никита Лобзев, объясняется в любви Машеньке Мироновой.

…Я выдохнул и поставил жирную точку.

– Или иди спать, или читай! – послышался за спиной голос жены.

Веки мои слипались, но я собрался с силами, сбросил с плеч пальто и, сладко потянувшись, прочитал текст, еще не остывший от горячего авторского дыхания. Текст о любви молоденькой девочки к старому учителю литературы. Любви, которой суждено было тайно родиться и так же тайно умереть в сердце будущей женщины, – первая любовь не выбирает…

Я закончил чтение. Почтенный «Брегет» пробил три часа ночи, наполнив гостиную бархатным перезвоном. Жена сидела неподвижно, запрокинув голову. Глаза ее бродили под потолком и, казалось, что-то высматривали на пожелтевшей от времени побелке.

– Спасибо, Миша, – произнесла она, – ты тронул мое сердце. Разве я когда-нибудь рассказывала о своей первой любви? Твоя влюбленная девочка – это я тридцать лет назад! Я не помню, как выглядел мой возлюбленный учитель литературы, помню только: он частенько поднимал вверх указательный палец и, оглядывая нас, таинственно произносил: «Ребята, ищите интонацию!..»

Моисей Исаакович родился в Харькове 10 марта 1935 года.

Окончил школу в Киеве. Поступил в Брянский лесотехнический институт. В 1957 году стал инженером лесного хозяйства. Трудился в Карелии, Киевской области, в Киеве…

Первые литературные записи появились в Карелии. В периоды продолжительных безработиц (в Киеве непросто устроиться на работу) занимался самообразованием в читальном зале и отделе газетных фондов Государственной публичной библиотеки АН УССР.