Кишан произнес:

– У нее твои глаза, и волосы того же цвета, что у тебя. Посмотри, как она сидит на этой лошадке, точно как ты! А ямочки на щеках узнаешь? Она родилась через семь месяцев после того, как ты оставил свою подругу. Сомнений нет. Ты был прав. Это твоя дочь.

Тома молчал. Внутри него поднялась волна, захлестнув одновременно мозг и сердце. Он часто оплакивал чужих детей, но впервые плакал из-за собственного ребенка. Хриплым голосом он выдавил из себя:

– За этим ты ездил в Шринагар?

– Я хотел найти ответ на вопрос, мучающий тебя с тех пор, как ты встретил друга детства. Я видел, что с тобой стало, когда он рассказал тебе о твоей бывшей девушке и ее ребенке.

– Откуда это у тебя?

– Сын кузена моего отца – военный. У него есть доступ к интернету. Он навел справки и распечатал результат.

Тома не мог отвести взгляда от фотографий. Эмма. На нескольких любительских, не лучшего качества снимках развернулась жизнь маленькой девочки, ее превращение в юную девушку. На заднем плане одной из фотографий Тома заметил Селин, мать Эммы. У него перехватило дыхание. После нее он не испытывал серьезных чувств ни к одной женщине. Почему она ничего ему не сообщила? Хуже всего, что она, возможно, пыталась это сделать, но он так часто менял адреса… Невыносимо было представлять жизнь этой малышки и ее матери в промежутках между этими снимками, одна только мысль об этом вызывала у Тома головокружение. Сегодня Эмме почти столько же, сколько было Тома на момент отъезда из Франции. Девушка улыбалась, ее мать тоже, но через какие испытания им пришлось пройти, живя без мужчины, который должен был находиться рядом? Тома вытер глаза. Его руки дрожали гораздо сильнее. Кишан выдавил из себя улыбку.

– А теперь, брат, скажи, что ты хотел бы сейчас меньше всего услышать?

– Нет, Кишан, прошу, мне сейчас не до игр… И потом, обычно я задаю этот вопрос.

– Сегодня вечером моя очередь. Я скажу тебе, чего ты не хочешь слышать: тебе больше нечего здесь делать. Ты много нам дал. Ты стал частью нас. Каждый житель долины благословляет тот день, когда ты решил здесь остаться. Без тебя моя маленькая сестренка покинула бы мир живых и моя жена наверняка умерла бы две зимы назад. Мы все тебе чем-то обязаны. Ты отдавал себя без остатка. Нам тяжело расставаться с тобой, но теперь ты должен вернуться в свою страну. С тех пор как ты заподозрил, что у тебя есть дочь, ты стал другим. Я это вижу. Так что поезжай, познакомься с ней. Твоя жизнь среди нас завершена. Если ты останешься здесь, это тебя погубит.

Слезы текли по лицу Тома, но он этого не замечал. Чувства, томящиеся в плену, рано или поздно находят лазейку.

– Вытри слезы, мой друг. Они привлекут диких псов, которые тебя растерзают.

– Можешь смеяться надо мной сколько угодно, но ты тоже забыл взять палку.

– У меня голова была другим занята…

Внезапно Кишан вскочил с места, показывая пальцем за спину Тома.

– Осторожно, сзади! Огромный пес, уже пасть разинул!

Тома бросился к тропинке, но, услышав смех своего друга, понял, что тот, как обычно, шутит.

– За несколько минут ты поведал мне о существовании Эммы и напугал дикими собаками. Проверяешь, насколько крепкое у меня сердце?

– Я прекрасно знаю твое сердце, и сердечный приступ – удовольствие не для тебя, поскольку ты здесь единственный доктор в радиусе сорока километров!

Кишан протянул руку Тома, чтобы помочь ему взобраться на тропинку.

– Идем. Отец уже ждет нас.

Сложно сказать, кто первым потянулся к другу, но на этот раз они обнялись.

Последующие дни Тома провел словно во сне. Все вокруг осталось прежним – люди, местность, – кроме него самого. Выбитый из колеи известием о том, что у него есть дочь, Тома не мог ничего делать, кроме как плыть по течению, увлекаемый потоком. Он ощущал себя кораблем, внезапно потерявшим управление среди разбушевавшегося океана. В течение многих лет он держал себя в руках, прятал свои сомнения, чтобы выглядеть спокойным, обманывал себя и других, но Эмма пробила броню, в которую он себя заковал. И вот теперь его трюм залит водой и никто не стоит у штурвала. Переполненный чувствами, которыми он больше не мог управлять, Тома стал чрезвычайно восприимчив к словам и действиям всех, кто его окружал.