Вот почему, когда в моей жизни появился Яков, я так долго не могла привыкнуть к его свободному образу жизни. Ему не требовалось вставать в шесть утра каждый день: он мог проспать до полудня. И поначалу мне это нравилось: мы, молодые и влюблённые друг в друга, находили, чем нам заняться в утренние часы. Но иногда возвращался ближе к полуночи. Или не возвращался совсем, а потом говорил, что они засиделись с друзьями-поэтами, метро уже закрылось, и он остался ночевать у друга. А потом у него начались гастроли, и я вообще не могла следить за его перемещениями. Он говорил, что уезжает на неделю, но как я могла проверить, так ли это на самом деле?

Ещё одна фотография: я иду в первый класс. Мама держит меня за руку, а в другой руке у меня букет гладиолусов. Родители устроили меня в специальную языковую школу при посольстве по огромному блату. Мама работала врачом в поликлинике, которая обслуживала иностранных послов. И как-то сумела договориться, чтобы способную девочку взяли в элитную школу. Половина уроков у нас шла на английском языке, учителя разговаривали с нами по-английски, и к пятому классу я свободно объяснялась на языке Диккенса и сестёр Бронте, которых читала в оригинале.

После такой школы мне открывалась прямая дорога в МГИМО, куда я и поступила без особых усилий. А потом появился Яша…

– Пить…

Яша опять снял маску, и я поспешно, проливая, поднесла ему чашку с водой. Тот самый хрестоматийный стакан воды, который сейчас должны были бы подавать нам наши дети. Которых у нас не случилось. А даже если бы случилось, кто пустил бы их в инфекционный бокс?

Пить Яше было трудно – без маски ему приходилось слишком часто делать короткие вдохи. Мне кажется или его одышка стала ещё сильнее за последние полчаса, которые я предавалась воспоминаниям? Я дотронулась до лба мужа и поняла, что он тоже стал горячее. Взгляд его блёклых голубых глаз плавал, ему определённо становилось хуже. Я нажала кнопку вызова медсестры.

Дверь инфекционного бокса открылась спустя пять минут, но на пороге появилась не Марина, которую я ожидала увидеть, а наш с Яшей врач. Из-за костюма и защитных очков трудно понять, сколько ему лет, но мне он показался слишком молодым. Я привыкла видеть возле Яши седых профессоров, но в Коммунарку, очевидно, собирали персонал не по количеству регалий и выслуге лет. На его белом костюме маркером было написано «Тимур».

– Как у вас дела? – Голос Тимура искажал респиратор. – Яков Михайлович, как вы себя чувствуете?

– Мне кажется, у него нарастает одышка. И температура поднимается. Ваши лекарства не помогают.

Я вдруг услышала в собственном голосе истерические нотки. Да, чёрт побери, мне страшно. Здесь такой неудачный свет или у Яши стали синеть губы? И возле глаз появились тёмные круги. Наверное, я сама выглядела не лучшим образом, но моя внешность в тот момент меня мало волновала.

– Доктор, вы уверены, что ваше лечение эффективно? Мне кажется, ему хуже!

Я вдруг подумала, что у Тимура сейчас закончится смена, он снимет защитный костюм и уедет домой. А я останусь с Яшей в запертом боксе, и, если ночью он начнёт задыхаться, нам никто не поможет. Я буду жать на тревожную кнопку, но к нам в лучшем случае заглянет медсестра и сообщит, что врач придёт утром.

Да, я проецировала на Яшу собственные страхи. Или свой собственный опыт, когда после выкидыша лежала в больнице и ночью началось кровотечение. Было первое января, дежурный врач храпел после праздничных возлияний, медсёстры тихо отмечали в пустой палате, доедая принесённые из дома салаты. А я истекала кровью и ещё не подозревала, что именно из-за них у меня не будет детей. Я не позволю, чтобы с моим мужем тоже произошла трагедия из-за чьей-то халатности. Врачи уйдут по домам, а он задохнётся в чёртовом боксе, дверь которого я даже не смогу открыть!