– Не положено, – заметив старания жены, сказал командир.

– Как же так? – растерялась она.

Один из солдат выхватил узелок из рук, тут же распотрошив.

– Егор Бугаев отправляется с нами, – сухо ответил командир, – его будут судить.

– Но ведь вы ничего не нашли, – растерянно заметила Даша, – разве так можно, ни за что человека судить?

На неё не обратили внимания. Командир поднялся.

– Заканчивайте тут, – бросил он солдатам и вышел.

Я подошёл к жене:

– Не переживай, – вытирал с её щёк слёзы, – обещаю, я вернусь.

Дети, робко обойдя снующих по дому солдат, прильнули ко мне.

– Куда тебя, папка? – задрал голову Стёпка.

– Кабы я знал. Теперь вы тут на хозяйстве остаётесь, помогайте матери и деду.

Один из солдат грубо толкнул меня в спину:

– Пшёл!

В последний раз обняв жену и отца, я направился к выходу. Спорить со служивыми себе дороже, хоть и хотелось «засветить» по их наглым рожам. За воротами послышался какой-то шум.

– Вовремя, – поднялся с лавки командир, – за мной, – обернулся он ко мне, – и без глупостей.

За воротами стояла большая подвода в окружении солдат. Позади за ней плелись люди: мужчины и женщины с детьми. Телеги были гружёные их скарбом. По спине пробежал холодок. А ну как всю мою семью в ссылку отправят?

Я пристроился в конце колонны, под присмотром одноглазого солдата с безобразным шрамом на лице. Вояки, покончив с обыском, вышли на улицу.

– Трогай! – гаркнул командир и колонна двинулась вперёд.

Из домов высыпали соседи, выбежала Даша в одном платье. Лицо её было мокрым от слёз. В последний раз обернувшись, махнул ей на прощание рукой, за что тут же получил болезненный тычок в спину прикладом.

– Иди себе, контра, – процедил безглазый, – не то пристрелю на месте.

Никто из сельчан не решился подойти к нам, в глазах людей читался ужас, прийти могли за каждым. И никто не застрахован от доносов.

Дорога стелилась перед нами грязным полотном, свинцовые тучи стали будто ещё ниже. Словно само небо хмурилось, глядя на несчастных, обездоленных людей, лишившихся в одночасье и крова, и свободы.

Я незаметно рассматривал тех, кто шёл рядом. Видно, согнали народ издалека, все замученные, оголодавшие, со впалыми щеками, и потухшим взглядом. По левую сторону от меня шёл мужик в кургузом пиджачишке, ёжась на ветру от холода. Он поддерживал под руку старую женщину, наверное, мать. Та еле волочила ноги, за что её не раз материли солдаты, но бить не решались.

По другую сторону телеги шагала баба лет тридцати с грудным ребёнком на руках, за её юбку цеплялся мальчонка лет десяти, таща за ладошку пятилетнюю на вид девчушку. Та беспрестанно плакала, размазывая по лицу слёзы вместе с соплями.

– А этих-то за что? – невольно вырвалось у меня.

– Прекратить разговоры! – получил я очередной тычок в спину.

Мужик, шедший рядом, не поднимая головы, буркнул:

– Раскулачили, мужа ейного на месте расстреляли, а их выселили.

Люди едва волочили ноги, солдаты, сопровождавшие колонну верхом, матерились и подгоняли народ прикладами.

Я с ужасом подумал, что и мою семью могло ожидать то же самое. Как перенесёт ссылку беременная Даша? А дети и отец? В том, что донос – дело рук Тукая, сомнений не было. Вот как он отомстил за то, что я приютил его племянников. Я смотрел когда-то ролики о раскулачивании, только и представить себе не мог той трагедии, что происходила с простыми людьми. Глянул на грудничка, что беспокойно спал на руках женщины. Понимает она, что он вряд ли выживет? Счастьем будет, если она сумеет вырастить хотя бы старших, и сама не сгинет на выселках.