– Гонит он их от себя, даже корки хлеба не даёт, – кивнул тот.

– Понятно. Фатих, найди мне старшего.

– Что ты задумал, Егор?

– Посмотрю, как у вас сиротам живётся.

– Не стоит с Тукаем связываться, себе дороже выйдет.

– Это мы ещё посмотрим.

Я подхватил мальчонку и вышел со двора, направляясь к дому братьев. Салих пошёл куда-то за деревню, за старшим мальчиком.

Прим. автора:

*Так когда-то родной дядя подвесил своего племянника. Старший брат вернулся лишь к вечеру, но успел спасти младшего, моего дедушку, отца моего папы.

При виде моей ноши у старого Сахиба брови поползли к волосам:

– Равиль? Откуда он здесь?

– В гости ходил к дядюшке, – угрюмо отозвался я, передавая ребёнка жене Фатиха. – Послушай, абый Сахиб, я в ваши порядки не лезу, только разве по-людски вот так с детьми?

Рассказал, как снял мальчишку с ветки.

– Неужели из всей деревни мужчин не осталось заступиться за дитя?

– И прав ты, и нет, Егор, – пожевал Сахиб губами, – садись, поговорим.

Он указал на широкий топчан, что примостился за домом. Я пошёл переодеться в сухое, потом присоединился к старику. Одна из его невесток подала нам чай.

– Не злись на нас, – начал Сахиб, – раньше такого не случалось. А мальчишкам мы помогали, чем могли. Рано они осиротели, совсем одни на свете остались.

– Что же ни у кого угла не нашлось для двух сирот?

– Ай, Егор, не понимаешь ты, о чём говоришь. Тукай – человек злопамятный и мстительный. Спорил тут с ним один, из-за земли, что наш торгаш отнял. Потом вот у людей ночью дом сгорел. И так со всеми. У него в городе брат в услужении у начальства ходит. И на всё закрывают глаза, да и кому интересна наша деревушка?

– Не может быть, чтобы всё село с ним одним сладить не могло, прости уж, абый Сахиб. Только я в людей верю и в то, что всем миром можно любую проблему решить.

– Потому что молод ты, Егор, – поднял старик палец.

Во двор, в сопровождении Салиха, вошёл большеглазый мальчуган. Собственно, только глаза у него и остались: худой, как скелет, длинные, точно у цапли ноги, нескладный. Он испуганно переводил взгляд с меня на Сахиба.

– Не бойся, присядь ко мне, – позвал я его, – не обижу.

Подойдя к нам бочком, малец присел на самый край топчана.

– Абый Сахиб говорит, вы живёте с братом одни. Это так?

– Да, абый…

– Зови меня дядей Егором.

– Дядя Егор. Отец у нас от лихорадки умер, а за ним и мама слегла. Так и остались мы одни с Равилем. Но вы не подумайте, – встрепенулся мальчишка, – я работаю. И еда у нас есть, и жильё.

– Ну-ка, прогуляемся, Самир, можно я на дом ваш гляну?

– М-можно, – неуверенно ответил пацан, кося глазами на Сахиба.

– Ты не бойся, Самир, – успокоил его старик, – он не причинит тебе зла.

Мальчуган кивнул и пошёл вперёд, я за ним.

На окраине деревни стояла убогая полуземлянка. Такие домишки ставили ещё первые переселенцы, потом уже избы справные возводили. А тут… Мы прошли внутрь. Одна комната с печуркой, давно дышащей на ладан и покрытой трещинами. На глиняном, утрамбованном полу – протёртая до дыр кошма, небольшой столик и полуразвалившаяся кровать без ножек. На столе полбуханки хлеба, одинокая луковица и кувшин с водой. К спинке кровати привязана верёвка.

– Тут, – указал на неё Самир, – я привязывал Равиля, чтобы не сбегал и не клянчил еду. Вы не думайте, поесть ему оставлял и воду тоже, – сбивчиво говорил мальчишка.

– Я тебя не виню ни в чём, – погладил его по голове, – скажи, хочешь, вас с братом к себе заберу? У меня дом большой, двое детей, вместе вам не скучно будет. И за Равилем присмотрят, он ведь мал ещё сидеть один-одинёшенек целыми днями.