– Будет вам, – остановила его Дарья, вынесшая нам прохладного квасу, – они тоже люди подневольные.

Я наблюдал молча. Интересно было вживую увидеть, как действовали продотряды на самом деле. В интернете говорилось всякое, но не всё же из этого правда.

Отец замолчал, только Митьку уже не унять. Со скорбным лицом разглагольствовал он о трудностях горожан и красноармейцев. Стоял бы на паперти, так точно с полными карманами денег ушёл, так жалостливо было его лицо, как и рассказы.

– Ты мне вот лучше ответь, – не выдержал отец, – у нас, почитай, полтора мужика на семью. Егор ещё в силе, я же так, на подхвате. Цельное лето мы спины не разгибаем в поле, чтобы прокормиться. Что же мне ещё за всю городскую ватагу думать?

Митька, который старательно записывал все наши припасы на бумагу, слюнявя огрызок карандаша, встрепенулся.

– Не о том вы думаете. Скажите лучше, почему сеете мало? Надел у вас хороший и зерна должно быть много.

– Кому должно? – нахмурился отец. – Тебе-то почём знать? Ты с нами сеял, али молотил? Ваши вон и дом, и двор носами перерыли, сами видите, ничего мы не прячем. Сколько есть, всё туточки. Скажи лучше, кто нам зерна на посадку потом даст. Ты?

Митька зло оскалился:

– Не забывайся, дед! Приказано свыше, мы и делаем. А ты тут мешаешь нашей работе, разговоры опять же контрреволюционные. За такие можно и начисто хозяйства лишиться.

Отец тяжело вздохнул:

– Не пугай меня, юнец. Всю жизнь стращали, так не говори, сяк не думай. Мы сами своим умом живём, своим трудом. Чужого не берём, только и своего отдавать не можем. Должен понимать. Хотя, – махнул он рукой, – что с тебя взять…

Комбед изменился в лице, щёки покрылись красными пятнами:

– Да такие как ты и есть первые враги!

– Уймись, – одёрнул его Пахом, – считай себе, что велено.

– Вы мне не начальник, – поднялся Митька, – я тут сам разберусь!

Дарья, умница, увела отца в дом, подальше от греха. Зерно и овощи были сосчитаны, и Пахом начал высчитывать, сколько мы должны своих продуктов отдать, то есть продать. Выходило, что половину из всего. Раньше больше трети не брали, и меня это возмутило.

– Послушай, это же грабёж, – показал я Пахому на исписанные бумажки, – в самом деле, мне чем семью кормить?

– Забываешься, – прошипел Митька. Быстро с него слетела маска блаженного агитатора, – сколько положено, столько и отдашь. Или сами возьмём.

Он кивнул солдатикам, и те похватались за ружья, что до этого стояли прислонённые к стене дома.

– Ты палку-то не перегибай, – поднялся я, Митька едва мне до плеча доставал, так что аж на цыпочки привстал, чтобы повыше казаться, – мы не отказываемся, но у всего же свой предел есть.

– Вам заплатят, не грабим же, – всё больше ярился Комбед.

– И на что мне твоей платы хватит? Или деньги жрать прикажешь?

– Каждому рылу немытому объяснять надобно. Довольно, у нас ещё впереди работы много, – обозлился Митька, – грузите, – повернулся он к солдатикам.

Те споро притащили мешки, начали ссыпать в них зерно, другие полезли за овощами.

Так и хотелось заехать этому Комбеду в ухо, кулаки невольно сжимались от вида его лоснящейся рожи.

– Не спорь с ним, – подошёл ко мне Пахом, – дороже будет. Этот горазд кляузы чиркать на всех. И как только не надоело. У нас и правда приказ, от него никуда не денешься. Будете противиться, придётся силу применять. А мне он не подчиняется. В одной деревне велел в мужиков стрелять, когда те возмущаться стали. Я уж утихомирил как мог.

– Зимой, когда есть нечего станет, мне твоим приказом детей кормить? Не по-людски это…