Кувалда была не из самых тяжелых – в три фунта весом. Однако, чтобы пользоваться ею с желательным разрушительным эффектом, требовались сила и сноровка. Марти, обливаясь потом, задыхалась, во рту у нее пересохло, гортань палило огнем, но она продолжала ритмично вздымать молот над головой и тяжело швырять его вниз.

Конечно, утром ей будет плохо: каждый мускул на плечах и руках будет болеть. Но в этот момент, держа в руках молот, Марти чувствовала такое могущество, что будущая боль нисколько ее не беспокоила. Все ее существо пронизывал пьянящий поток ощущения власти; впервые за весь день она с глубоким удовлетворением почувствовала, что полностью владеет собой. Каждый твердый глухой удар молота будоражил ее; тяжелая отдача, проникавшая из длинной рукояти в ее руки, распространявшаяся в плечи и шею, приносила ей наслаждение, которое можно было сравнить разве что с эротическим. Каждый раз, поднимая молот, она заглатывала воздух, с хеканьем выталкивала его из себя, опуская вниз, и издавала бессвязный негромкий крик радости всякий раз, когда что-то изгибалось или дробилось под тяжестью железного обуха…

…пока внезапно не услышала себя и не осознала, что сейчас должна казаться скорее животным, нежели человеком.

Марти, задыхаясь, отвернулась от разбитых инструментов. Она все еще держала кувалду в руках. Вдруг на глаза ей попалось собственное отражение в боковом окне «Сатурна». Ее плечи были ссутулены, голова вытянута вперед на изогнутой под невероятным углом шее. Так, наверно, должен был выглядеть осужденный убийца, с надеждой ожидавший отмены смертного приговора до того момента, пока петля палача не сломала ему шейные позвонки. Ее темные волосы спутались и торчали дыбом, как если бы она получила удар тока. Помешательство превратило ее лицо в рожу ведьмы, и глаза сверкали диким блеском.

Невероятно, но она вспомнила иллюстрацию из сборника рассказов, которым очень дорожила в детстве: злобный тролль под старым каменным мостом склонился над пылающим горном и, орудуя молотом и клещами, кует цепи и кандалы для своих жертв.

Что она сотворила бы с Дасти, если бы он вошел в тот момент, когда она пребывала в апофеозе своего безумного труда… или, кстати, если он войдет сейчас?

Содрогнувшись от отвращения, она отбросила молот в сторону.

Уезжая из дому, Дасти был почти уверен, что, когда настанет время собачьего обеда, они еще не вернутся. Поэтому он насыпал в специальную сумку с «молнией» две кружки сухого гранулированного корма. На сей раз это была баранина с рисом. Пересыпав корм из сумки в пластмассовую миску, он поставил ее на тротуар около фургона.

– Прости за плохую сервировку, – обратился он к собаке.

Даже если бы они находились не на больничной стоянке автомобилей, а на пышном лугу или в роскошной квартире, Валет вряд ли мог бы больше обрадоваться трапезе. Судя по всему его виду, у него не было никаких претензий ни к хозяину, ни к окружающей обстановке.

Собаки обладали таким невероятным множеством замечательных качеств, что Дасти иногда задавался вопросом, не создавал ли бог этот мир, ориентируясь из всей живности прежде всего на них. Люди могли быть помещены сюда уже post factum, для того чтобы у собак оказались компаньоны, которые будут готовить им пищу, ухаживать за ними, напоминать им, какие они хорошие, и чесать животы.

Пока Валет поспешно уплетал свой обед, Дасти извлек из-под водительского сиденья сотовый телефон и набрал номер дома. После третьего гудка он услышал голос автоответчика.

Решив, что Марти не хочет отвечать на звонки, он сказал: