– Да-да. Всё правильно ты говоришь, – кивнул Егор. – Ни к чему. А тебе спасибо большое.

– Да не на чем. Слушай, как-нибудь надо будет всех наших собрать. Ведь лет десять уже не собирались. А то и больше. А по молодости-то каждый год вечеринки закатывали. Хорошее было время.

– Молодость, – промолвил Егор. – А теперь, поди, многие уже с внуками зависают. А собраться можно. Ты телефон мой запиши на всякий случай. Если что, позвонишь.

– Давай.

***

Только на улице Егор окончательно смог придти в себя. Колкая морось стала к полудню холодной. Усилился северный ветер, так что на старых домах загромыхали оторванные жестяные ленты на скатах крыш. Он шёл, сам не понимая куда. Значит, думал Егор, трагедия назревала, а он, будто слепец, шёл по проторенной дорожке и ни о чём даже краешком ума не подозревал. Как же так? Марина, Марина… Если бы не держала всё в себе, если бы высказалась, да хоть бы наорала и упрекнула в невнимательности к своим чувствам… Может, и аварии тогда бы не случилось. Но письмо… Как же быть с письмом? Что оно значит? Если бы хоть оно пришло вовремя. Но дата… Но дату можно подделать. У даты нет стиля. Цифры и цифры. Но кому придёт в голову всем этим заниматься? Зачем? Можно было бы отправить без даты. Тогда и сомнений никаких в том, что письмо просто затерялось и опоздало, не возникло бы. А значит, внушить мне эти сомнения кому-то было необходимо. Кому? Кому? Кому? Тупик. Никаких зацепок.

Егор не заметил, как оказался у входа в кафе, где в течение месяца после смерти Марины он разделял своё горе наедине с бутылкой.

Внутри почти не было народа. Человека четыре, один из которых показался Егору знакомым. Мужчина лет сорока пяти, с аккуратной седой бородкой, в серой тёплой толстовке. Тот тоже посмотрел на Егора так, словно его узнал. Но никаких приветственных жестов с его стороны не последовало. Он только слегка прищурился и улыбнулся как-то недо́бро. Хотя, ничего теперь добрым Егору и не могло казаться. Ерунда. Просто похож на кого-то из старых знакомых. Может, по ювелирному делу, какой-нибудь монтировщик или модельер. Мало ли их за двенадцать лет на заводе было. Скорее, модельер, потому что ощущение, что видел его на каком-то неординарном рабочем месте. Да и бог с ним. Не помешало бы просто выпить и придумать, что делать дальше.

Егор заказал сто грамм коньяку. Залпом опустошив стопку, он снова оглянулся на странного незнакомца. Тот словно и не переставал на него смотреть, всё так же зло улыбаясь. Вот гусь. Да что ему, в конце концов, нужно? Егор было направился к столику незнакомца, но тот, будто предчувствуя это его намерение, резко встал и быстрым шагом двинулся к выходу. Уже закрывая за собой дверь, он снова взглянул на Егора. Только уже без улыбки, с явной злобой, которую трудно было бы перепутать со случайной эмоцией случайного человека. Однако. Егор вернулся к барной стойке, попросил ещё сто грамм. Но, повертев в руке рюмку, передумал пить. Вспомнил о Дашке. Она, конечно, не станет на него ругаться, но смотреть будет весь вечер с такой укоризной, что лучше бы уж накричала. Нет. Стоп. Пора взять себя в руки и перестать накручивать не по делу.

На улице продолжал сыпать холодный дождь. От кафе до дома было три километра пути. Егор решил пройти их пешком, чтобы выветрился весь выпитый алкоголь и чтобы голова встала на место.

Только войдя в свой подъезд, он почувствовал насколько же весь продрог. Тело сотрясалось от крупной дрожи, кисти рук посинели, и боль от начинающегося артрита пронизывала их до костей. По привычке он открыл почтовый ящик. Внутри лежала стопка квитанций. Егор надел очки и стал вынимать квитанции по одной, всматриваясь в строки с суммой оплаты. Последняя квитанция была сложена вдвое. Он развернул её, и оттуда выпало что-то блестящее и металлическое, звонко стукнулось о кафельную плитку лестничной площадки и откатилось к стене. Так звенеть и катиться могли только две вещи – монета или кольцо. Егор внимательно вгляделся в упавший предмет. Смутное предчувствие, тягучее, холодное и злое, стало овладевать им. Это было кольцо. Обручальное. Егор поднял его и тут же принялся разглядывать внутреннюю грань. Боже! Не может этого быть! Нет, нет, нет. Но это не было галлюцинацией. На грани было выгравировано: «Моей незабвенной М.». Именно эту надпись Егор заказывал за день перед свадьбой. И гравировал её Алексеич, гравёр из соседнего цеха. Но это же бред! Сначала письмо, а теперь это кольцо. Если письмо ещё худо-бедно можно было как-то объяснить, то эта обручалка уже выходила за все пределы разумного. Егор хоронил Марину вместе с её кольцом. Так ему захотелось. Конечно же, все ругали его, потому что не принято было так делать. Особенно тёща постоянно пыталась это кольцо стянуть с руки покойной Марины. Поэтому Егор следил до самого конца, чтобы этого не произошло. Крышку гроба заколотили. Опустили в яму. Засыпали землёй. А тёща даже плюнула ему в лицо за то, что он посмел поступить по-своему, не сообразуясь с обычаями и с мнением большинства. Ну не стала же она выкапывать гроб посреди ночи! С того дня они друг с другом ни разу даже не разговаривали. Тёща и Дашку невзлюбила за то, что та больше тянулась к нему, Егору, а не к Марине. «Вся в папу, – ворчала тёща. – Такая же упрямая и себе на уме».