– Пошли.

***

С женщиной в доме время для Павла побежало быстро. Даже призраки будто испугались её присутствия, ни разу за следующие семь дней больше не побеспокоив ни криком, ни скрипом, ни красной лампой в окне напротив.

Павел снова стал просыпаться в три ночи и до восьми утра испещрял бумагу неудержимым потоком сюжетных поворотов романа. Свою благожелательность он передал даже са́мому лютому из своих героев – полтергейсту. Получалось, что шумный дух просто испытывал безответные чувства к дочери многострадального семейства, которая никак не хотела с ним играть и всячески избегала его внимания. Дух даже задумал прервать своё призрачное существование от избытка неразделённых чувств и подсказал девочке способ, которым можно от него избавиться раз и навсегда. И девочка уже собиралась сделать это, когда вдруг поняла, что это неправильно, что полтергейст – всего лишь дикое необузданное создание, жаждущее быть любимым и нужным, что он тоже достоин получить возможность перейти на сторону света. И… В общем, Павел сам удивлялся этому направлению своих мыслей. По первоначальному замыслу роман должен был стать обличением человеческой трусости и двуличия, когда творимое общественное благо возможно лишь в рамках относительного благополучия самих благодетелей. Но стоит только настоящей опасности переступить личные границы добросердечных граждан, как тут же они обрастают шипами, отстраняясь от ситуации и заботясь лишь о себе.

Кате новый сюжет нравился куда больше. Между купаниями на озере и приготовлением обедов она взяла на себя функции секретарши Стеллы, перепечатывая текст с бумаги на экран монитора. Получалось это у неё довольно медленно, но Павел и тому был рад. Роман близился к завершению – и он в любом случае успевал до сентября переслать его издателю, который, надо отдать ему должное, перестал беспокоить бесконечными намёками на поджимающие сроки.

Но если бумажные чувства близились к своему финалу, то чувства настоящие, поселившиеся в этом доме с приездом Кати, стали только набирать оборот. Их мимолётная связь из прошлого заиграла новыми красками. Теперь оба они были в меру мудры, в меру страстны и в меру могли отдавать отчёт в своих поступках. И ничто не препятствовало тому, чтобы близость их из платонической переросла спустя восемь дней в телесную. Со смерти жены Оксаны прошло уже достаточно времени, а у Кати, насколько мог понять Павел, постоянного партнёра в городе тоже со времени их разлуки так и не появилось.

Павлу казалось, что наконец-то всё наладилось в его жизни. Появление в доме Кати он воспринял, как награду за перенесённые в последнее время муки. Всё до сих пор непонятное, как, к примеру, встреча с несуществующим лейтенантом Павловым, стало представляться ему сном. А что? Нервы ведь были напряжены настолько, что присниться могло всякое и перепутаться потом с явью. Он не просто думал об этом – он себя в этом убеждал, будто вживался в образ некоего безумца, идущего по границе, отделяющей иллюзию от реальности. Людям свойственно убеждать себя в том, что чего-то не было на самом деле в их прошлом, или, если и было, то совсем как-то иначе, с нюансами, которые могли бы их оправдать. Они же ведь не злодеи и не сумасшедшие, все читали «Муму» и «Каштанку», знают, где хорошее и где плохое. Просто временами бывают слабыми. Будто бы слабость оправдывает любую ошибку… Загнанное на самое дно души, сомнение неприятно скребло и скрипело, отдаваясь у Павла в голове шумом. И только когда он брал в руки бумагу и начинал писать, шум утихал, уступая место чужим эмоциям, становящимся на пять часов как бы его собственными.