Максим кивнул еще раз: да, из группы, которой он командовал, кроме него, действительно никого не осталось. Кто «по собственному», кого по несоблюдению условий контракта… А то, что у людей опыта, званий и наград, как у дурака фантиков, так на это всем плевать. Даже не плевать… Ладно, не будем лишний раз выражаться, подходящие слова и отношение к происходящему всем давно известны. Максим сжал ладонью стенки стакана, посмотрел на серый потолок, потом себе под ноги. И покосился на наручные часы: обед скоро закончится, пора бы и закругляться. «Давай уже, выкладывай, скотина, что у тебя там. И не пей больше, еще обвинят меня в том, что я тебя до приступа довел. А это уже уголовщина, причинение вреда здоровью». Мысленный посыл Максима помог. Майор влил в себя остатки водки, грохнул дном стакана по столу:

– Все, Логинов, иди, дослуживай. Все у тебя нормально будет, полтора года перекантуешься как-нибудь. Только… – И майор осекся, уставившись на гладкую поверхность стола.

Вот оно, наконец-то. «Только» – как много в этом звуке, ради него и длилась эта вся почти полуторачасовая канитель. Максим поставил стакан на стол, запихнул руки в карманы камуфляжных штанов, развалился на стуле. Ну давай, майор, на бис, аплодисменты будут, не сомневайся. Кадровик – туповатый служака, обрюзгший мужик лет сорока восьми – все прекрасно понял. Покраснел еще сильнее, сжал зубы, сдерживаясь, чтобы не заорать по привычке. Но справился с собой – истерика в сценарии этой беседы не предусматривалась. И заговорил глухо, сквозь зубы, не глядя на уже открыто улыбавшегося Максима:

– Тут такое дело… Тебя касается, кстати. Ты помнишь, тогда, три года назад, когда вы… ты… Ну, сколько их там тогда было? Пятеро?

– Шесть человек, из них две женщины, – перебил кадровика Максим. – Все я помню. И приказ помню, и того, кто мне его передал. Я еще три раза переспрашивал, три раза подтвердили. Все мои люди слышали, не только я, они подтвердить могут. А что случилось-то? – Максим сделал вид, что очень удивлен.

– Такое дело, – невнятно проблеял майор, и было видно, что слова Максима уничтожили в нем остатки решимости. Не помогло даже выпитое, теперь Максим уже не сомневался, «для храбрости».

– В общем, родственники их в суд подали. Справедливости хотят. И компенсации. Денег им уже дали, но этого мало оказалось. Кто-то за смерть их родственников ответить должен, закон у них такой. Ну, ты и сам знаешь, не мне тебе рассказывать… – Эти слова майору дались нелегко, он долго их подбирал. Выговорил все и замолк с облегчением, откинулся на спинку стула, давая возможность собеседнику сделать свой ход.

Но Максим не торопился, обдумывал услышанное, вспоминал. Хотя чего тут вспоминать – тот день он забудет не скоро, если такое вообще возможно. Не остановившаяся по его приказу машина обстреляна, водитель и почти все пассажиры убиты. О приближении машины было известно заранее, а «Нива» неслась на огромной скорости и сбила одного из бойцов Максима и его самого, бросившегося наперерез. Да, машина еще и скорость потом увеличила, уйти пыталась, пришлось стрелять. Если так ведут себя мирные жители, которым, по логике, нечего опасаться досмотра, то он – солист ансамбля песни и пляски Советской Армии. А то, что в машине ни оружия, ни взрывчатки не оказалось, так это ничего не значит – стволы могли находиться в схроне, куда и прорывалась машина, а наличие женщин с целью прикрытия в подобных группах – дело обычное. Главари боевиков, чтобы прощупать обстановку, всегда пускают впереди машину с «мирными жителями». Тем более это была засада, а расстрел свидетелей места устройства засады разведгруппы – нормальное явление во время войны, отвечающее всем канонам и нормам обеспечения скрытности. Да и приказ, который повторили трижды, не оставил сомнения в том, что тем, кто наверху, виднее. Пусть они и отвечают.