— Привет, — женщина, словно очнувшись, метнулась к кровати и осторожно присела на край. Тепло ее ладони накрыло мою кисть. — Как ты, милый?

Милый? Я испытующе всматривался в мягкие черты. Казалось, сочувствие и беспокойство были совершенно искренними. Что ответить, я не знал. Спросить, кто она? Или попытаться скрыть, что я их не помню? Напряжение нарастало. Все явно чего-то от меня ждали. На лице девушки по имени Мари я отчетливо видел страх. Она постоянно оглядывалась на дверь и на худого мужчину, словно решаясь попросить у того разрешения уйти.

— Нормально, — ответил наконец я.

Голос прозвучал скрипуче. Так, словно кто-то открыл старую железную дверь. Вздох облегчения пронесся по палате, смешиваясь со сквозняком, проникающим в разбитое стекло. Все заулыбались. Жанна поспешила присесть на кровать с другой стороны. Высокая, с кукольной внешностью и огромными голубыми глазами, она очень отличалась от остальных. Но ее я тоже не узнавал.

— Ох, и испугал ты нас, — прошелестел пожилой человек.

Невысокого роста, чрезвычайно худощавый, он был похож на сухое дерево. Но я откуда-то знал, что это впечатление обманчиво. Голубые глаза старика так и излучали силу, словно власть над целым миром для него обычная рутина.

— Алёшенька! — Женщина смахнула слезу. — Я так рада, что все позади…

— Кэти! — оборвал ее на полуслове Виктор.

— Проявил бы хоть каплю сочувствия к сыну! — вдруг зло выкрикнула Кэт.

Я закрыл глаза и сглотнул комок, застрявший в горле. Меня зовут Алексей, Виктор мой отец, Кэт, похоже, — мать… Как-то не вязались имена на иностранный манер с ласковым «Алёшенька». То, что мы находимся в России, сомнений не вызывало. И все, кто присутствовал сейчас в моей палате, тоже были россиянами… Ну, разве что, только мама не была прирожденной русской. Говор у нее слегка тягучий, точно вязкий. И даже ласковое обращение прозвучало немного фальшиво.

— Побереги свое сочувствие, — наконец ответил мужчина. Голос его звучал холоднее сквозняка. — Судя по началу, каждая капля может стоить очень дорого.

— Может, пойдем уже? — несмело предложила Мари. Она взялась за ручку двери и смотрела на деда с какой-то отчаянной надеждой. — Алексу наверняка нужно отдохнуть.

— Пойдем, — вдруг засобиралась Кэт. Она вскочила, суетливо поправила прямую юбку, оббежала вокруг кровати и тронула плечико Жанны: — Оставим вас с Алексом наедине…

— Это зачем? — настороженно спросил я, изучая абсолютно спокойное личико девушки.

— Ну, как же, — нервно рассмеялась мама. Опустила глаза и ухватилась за рукав Виктора. — Жанна специально приехала из Лондона. Вы давно не виделись. Наверное, есть, о чем поговорить…

Легкое замешательство на бледном лице Жанны выдало ее с головой. Она, как и я, совершенно не знала, о чем нам нужно поговорить и была бы рада уйти вместе со всеми.

— Эй, — крикнул я, увидев, что семья поспешно отступает к двери. — Может… раз уж мне лучше и все такое, больше не нужно меня пичкать наркотой?

Виктор задержался у двери.

— Не выдумывай, Алекс! — подчеркнуто строго проговорил он. — Никто тебя не пичкает так называемой наркотой. Постыдился бы таких слов в адрес родителей.

Постоял, словно колеблясь, потом коротко кивнул:

— Но я поговорю с доктором, чтобы он отменил уколы, если в этом нет необходимости.

И проследив за стыдливым бегством Жанны, решительно прикрыл за собой дверь. Занавеска всколыхнулась и вновь уныло повисла на веревке. Я тяжело откинулся на подушку. Перед глазами кружился целый хоровод звезд. Грудь сдавило прессом усталости так, как если бы я не спал трое суток. Я боролся с собственной памятью, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь в темном омуте гладкой воды. Но видел лишь неясные отражения, которые совсем не узнавал. Они вихрем суетились вокруг моей головы, вызывая легкую тошноту. Показалось, что открылась дверь. Чьи-то торопливые шаги оставили меня равнодушным. Гораздо интереснее очертания живописных пятен, которые все время менялись, очаровывая гротескным танцем больного воображения. Бред или сон, мне все равно. Зато не надо думать и пытаться вспоминать…