Мою себя старательно. Раз пять тщательно намыливаюсь гелем для душа и рьяно растираю его по слизистым до пощипывания. Нет в этом никакого смысла, но пока я что-то делаю, по крайней мере не паникую и не плачу.

Уже вытираюсь, когда раздается стук в дверь:

– Хватит прятаться, выходи.

Замотавшись в сухое полотенце, выхожу. Он ждёт.

Пялимся друг на друга и молчим. В комнате горит свет. Мне опять становится стыдно. В темноте было проще. Хочу сказать, что еду домой, но язык не слушается. Он смотрит все еще странно, стеклянными глазами.

– Идём, – кивком указывает на свою спальню и вперед пропускает.

Иду. Он следом. Дышит в затылок.

В его спальне темно и прохладно. Окно открыто.

– Постой, Соня, – кладет руку на плечо и резковато разворачивает к себе. – Я сорвался. Слетел с катушек, сам не понял как. Прости.

Коротко киваю.

Кажется, я впервые слышу «прости» от Гордиевского. Это слово он мне только написал однажды. В том самом последнем сообщении три года назад, когда его отцовство подтвердилось и он решил жениться, а меня бросить.

– Больно сделал? – спрашивает и смотрит виновато.

Опять киваю и отвожу взгляд. Во мне зреет истерика. Если смотреть Никите в глаза – разрыдаюсь. Мне не физически больно, это душа скулит и корчится. Метастазы злокачественной любви выжигают меня изнутри.

Мы стоим ровно посередине комнаты. Прохладный ветерок обдувает влажную кожу, и я дрожу. Никита обнимает и настойчиво притягивает к себе.

– Прости, Птичка, – выдыхает и гладит по голове. – За всё меня прости. За всё…

Я не знаю, что сказать в ответ, чтобы не заплакать. А плакать при нём я ни за что не буду.

Он тяжело вздыхает. За окном накрапывает дождь.

– Хочу домой, – произношу потухшим голосом.

– Я отвезу тебя.

– Не нужно, доеду сама.

– Как знаешь, ­– кивает и отпускает.

– Скажи только: презерватив ведь был? Ты его использовал? – спрашиваю в спину.

– Совсем конченым меня считаешь? – хмыкает. – Конечно, был. У нас у обоих другие партнёры.

Ох. Напрасно он сейчас об этом напомнил. Мне стало в разы больней.

Уже через пять минут я уезжаю из этого странного дома, ставшего для меня западнёй во всех смыслах этого слова.

Выехав из элитного посёлка на трассу, съезжаю в первый же карман и глушу двигатель. Несколько минут порывисто дышу и тупо смотрю перед собой. Ментально я всё еще в той комнате. Лежу на кровати и терплю. Безвольная, растерянная, подавленная...

Плакать сейчас нельзя – так я признаю свою слабость. А я сильная и стойкая, и всяким там Гордиевским меня не сломать.

Он не хотел унижать и делать больно – я знаю. Он просто не умеет проигрывать. Даже паршивая победа для него предпочтительней самого достойного проигрыша. Хотел меня – получил. Выиграл.

Мог сделать это иначе. В какой-то момент я была не против разового секса, и он это понимал. Но ему было важно показать своё превосходство. Наверное, его цель оправдала средства. Смогу ли я оправдать его? Не уверена.

Приехав домой, залезаю под теплое одеяло, сворачиваюсь калачиком и вслух уговариваю себя не анализировать его действия, слова и взгляды… Вообще не вспоминать эту ночь. Она уже закончилась и больше ничего не значит. Как там советуют модные блогеры-психологи? Принять и отпустить ситуацию? Вот именно это мне нужно сделать – отпустить!

Не думать о нём, не вспоминать…

Через несколько дней я улечу на Майорку, а когда вернусь, его отпуск уже закончится. Я спокойно доделаю сад на этой проклятой вилле, и моя жизнь потечёт в привычном спокойном ритме. Очень надеюсь, что Гордиевские не станут слишком часто приезжать. Зачем им отдыхать в одном и том же месте, когда есть возможность путешествовать в любую страну мира? Тем более у нас тут скучно.