— Есть запеченная рыба со спаржей и греческий салат.

— Хорошо. Дико голодный, не обедал.

Хочется съязвить и сказать, что это ненужная для меня информация, но сдерживаюсь, сжимая губы. Стараясь не смотреть на Андрея, разогреваю рыбу, подаю мужчине салат, приборы, салфетки. Отворачиваюсь к окну в ожидании, когда разогреется рыба.

— Сегодня был тяжёлый день… — сообщает мне Андрей. — Раздели со мной ужин, ненавижу есть в одиночестве.

Ну вот зачем он со мной разговаривает?

— Спасибо, я поела, — холодно отвечаю, принимаясь выкладывать на тарелку рыбу.

— Просто сядь за стол и выпей чаю. Составь мне компанию, поговорим. Нормально, — выделяет последнее слово. — Ни о чем. О погоде, о фильме, который ты смотрела.

— Андрей Сергеевич, вы ничего не перепутали? Мы с вами не друзья, и мне неприятно с вами сидеть за одним столом, — ставлю перед ним тарелку с рыбой.

— Василиса, — вдруг берет меня за руку, слегка сжимает. — Прекрати. Я сам знаю, что мразь, не утруждайся мне об этом напоминать. Поймал себя на мысли сегодня, что очень хочу поужинать с тобой.

Сглатываю. Так со мной мужчины не разговаривали. Таким тоном не разговаривали, искренне, с просьбами. Но это не делает Андрея лучше в моих глазах. Его пальцы на моей ладони прекращают сжимать, начиная поглаживать руку. Приятно. Но…

— Я меренговый рулет с клубникой купил. Для тебя. Ты же любишь? Поставь чай, пожалуйста.

Прикрываю на секунду глаза.

Откуда он узнал, что я люблю?

Андрей и правда выглядит уставшим и вымотанным. Нет сейчас в его глазах привычного цинизма и похоти. Там усталость.

Хотя это неважно.

Одергиваю руку.

— Не надо… — качаю головой.

— Что не надо, Василиса?

— Вот этого всего не надо. Давай откатим все назад, в тот день, когда я поступила на работу. Ты управляющий, я горничная. Мы общаемся только по делу и в официальном тоне.

Снова разворачиваюсь, чтобы уйти.

— То есть с Марком – фривольное общение, а со мной нет, — кидает он в спину уже привычным холодным тоном.

— В моем рабочем договоре нигде не написано, что я должна отчитываться вам о своей личной жизни, — ухмыляюсь.

— А Марк у нас – уже личное? — в его голосе ревностные нотки, которых он даже не скрывает.

— Вам не кажется, Андрей Сергеевич, что ваша ревность неуместна и смешна?

— Мне не смешно, Василиса. И да, это ревность, — признается он, ухмыляясь. — Я уже давно обозначил, что хочу твоего личного.

— Вам не понравится мое «личное». Очень не понравится. Для вас у меня только яд. Простите, ничего другого вы во мне не оставили.

— А давай я сам решу, что мне понравится, а что нет.

— Решайте, но без меня! — разворачиваюсь и ухожу. Быстро. Почти убегаю из дома, вырываясь на улицу. Задыхаюсь, сердце колотится так, словно меня снова насилуют. Только это какое-то ментальное насилие. Когда лезут в душу, когда хотят не просто взять тело.

— Василиса!

Оглядываюсь – Андрей идет за мной.

Ну нет, нет, нет!

Ускоряюсь, срываюсь к своему домику.

Не успеваю. Догоняет. Прямо возле двери. Хватает за плечи, разворачивая к себе и прижимает к двери. Зажмуриваюсь.

— Не смей меня больше трогать! — голос срывается, хриплю. Упираюсь руками в его сильную грудь, пытаясь оттолкнуть.

— Тихо, тихо, — словно одержимый, шепчет он мне. — Я не трогаю. Не трогаю, — ставит руки на дверь по обе стороны от меня. Он не трогает, но все равно недопустимо близко. По телу идет дрожь, ладони потеют. Дыхание снова спирает. Слишком близко. — Девочка моя, меленькая, — шепчет мне в волосы. А я почти ничего не слышу, пытаясь начать дышать ровно. — Я больше не обижу. Я все сделаю для тебя. Только позволь.