— Девушку? Где? Какую? — активируется Колесников.

Он замирает. Мутный взгляд медленно плывет по напряженным лицам и застывает на мне. Богдан встряхивает головой, взор становится осмысленным. Он скользит по моему носу, подбородку, опускается к груди. Я невольно вздрагиваю и закрываю декольте ладонями.

Но футболист уже теряет интерес, он смотрит на мои ноги и молчит. Я тоже опускаю глаза. Что он там увидел? А-а-а, белые кроссовки, покрытые пылью! Ещё бы! Я в них целый день болтаюсь.

— Меня ты сбил, — отвлекаю его от созерцания моей персоны. Не стоит она такого внимания. — Извиниться не хочешь?

— За что? — вижу искреннее удивление в широко распахнутых глазах.

Теперь я вижу, что они очень красивые, большие, миндалевидной формы, опушенные длинными загнутыми ресницами. Эх! Нам, девушкам, только в элитном салоне удается достичь такой формы и густоты, а тут свое, природное.

Вздыхаю, а сердечко пропускает один удар, даже смущаюсь немного.

— Ты меня чуть не сбил.

— Правда? Сорян! Пошли с нами!

Богдан хватает меня за руку и тащит к бару. Телефон, совершенно бесполезный, болтается в руке на уровне бёдер. Черт, так и не включила его!

Здоровенные амбалы даже глазом не ведут, когда я гордо прохожу мимо. Сердце заходится от радости бешеным стуком: «Вот так удача! Вот это повезло!»

Футболисты ведут меня к богато накрытому столу в полутемном углу бара. От вида еды мой желудок заходится жалобным плачем. Я хватаюсь за урчащий, как дикий зверь, живот.

— Голодная? — спрашивает кто-то.

— Ага.

— Рубай, сколько влезет.

Я придвигаю тарелку и цепляю обжаренную креветку. Такую вкуснотищу сто лет не пробовала, даже забываю, зачем прилетела сюда. Накладываю еду и случайно смахиваю со стола салфетки. Сую их в карман, потом выброшу, и забиваюсь в уголок дивана, рядом с которым стоит кадка с зеленью. Длинные ветки свисают над головой, а с потолка кондиционер гоняет потоки прохладного воздуха.

Хорошо! Нет меня! Я в домике.

Колесников внезапно вскакивает. Все несутся опять за ним, но он не убегает: плюхается на соседний диван, как раз недалеко от меня.

— Боб, хватит дурить! — раздаётся знакомый голос.

Высовываю нос: Громов. Вот его как раз видеть совершенно не хочу, но работа прежде всего. Включаю камеру и пристраиваю телефон в кадке, между листьями дерева, сама замираю, боясь выдать себя футболистам.

— Капитан, ты не понимаешь! — опрокидывает рюмку в рот Колесников.

Он сидит, развалившись, закинув ногу на ногу, и качает головой.

— Ребята, оставьте нас, — просит Михаил друзей. — идите, отдыхайте. — Он поворачивается к Богдану. — И что ты истеришь, словно кисейная барышня? Ещё не все потеряно. Это первая отборочная игра в группе. Сегодня проиграли, завтра выиграем. Такова жизнь!

— Миха, на фило… фило… софию потянуло? Проехали! Ты не понимаешь!

Я превращаюсь в камень, в пыль под ногами, в клеща, которого никто не замечает, пока он не напьётся крови. Вот сейчас услышу что-то важное. Вот-вот! Даже уши шевелятся от усердия.

— Я все понимаю, бро, но...

— Нет, не понимаешь! Представляешь, я один был перед воротами. Один! Пять метров — и мяч внутри. Как я мог промазать?

— Теоретически не мог, — соглашается Михаил. — Но всякое на поле бывает.

— У меня не бывает! Никогда! Но тут этот…

Чувствую себя полной дурой. Матч не смотрела, поэтому вообще не в курсе, что происходит, и телефон занят съемкой, не могу сейчас залезть в интернет. Но мне, сам того не подозревая, помогает Громов.

— Кто этот? За тобой бежал Паскевич, но не сумел достать мяч. Вы столкнулись…

— Ты ничего не видел! Этот гад и не пытался… по мячу. Он бутсой ударил меня по ноге, а там… смотри!