– Сэр, я – компаньонка. Мой долг – наблюдать за мисс Элстоун и оберегать ее репутацию, чтобы никто не посмел бросить упрек в том, что ее небрежно опекали. Это моя цель и мое предназначение! – В интонацию Шарлотты прокралась унылая нотка, что слегка подпортило эффект ее холодного заявления.

– А вот теперь вы, мисс Уэллс, высказали вздорную мысль! Да юная девица не смеет и мигнуть под вашим строгим оком, даже если и задумает какую-нибудь проделку, в чем я очень сомневаюсь. Поверьте, у нее самые благонравные представления. Кроме того, смею сказать, Шатлуорд настолько благородный и воспитанный молодой человек, что вполне мог бы сам опекать Кейт, и никто бы бровью не повел – если бы вы не были так решительно настроены на роль сторожевого пса! – возмущенно возразил Бен.

Такое вздорное утверждение взывало к чувству юмора, каковое в мужском обществе Шарлотта обычно подавляла, но сейчас не удержалась от осуждающей усмешки. Действительно, лорд Шатлуорд был добродетельным и серьезным юношей, но выглядел бы крайне смешно и нелепо, если бы сидел среди достопочтенных вдов, хмурясь на многочисленных ухажеров Кейт и укоризненно покачивая головой на самых дерзких. Пожалуй, если доверить ему роль опекуна, он играл бы ее слишком усердно и позаботился бы о том, чтобы Кейт танцевала только с ним.

– Вы глубоко заблуждаетесь на этот счет, сэр, и я еще раз прошу вас удалиться, – прямо заявила она, давно уже поняв, что в отношении мистера Шоу не имело смысла облекать свои мысли в вежливые выражения – и так же безрезультатно, как, судя по ее опыту, пытаться резать камень ножничками для вышивания.

– А я надеялся, что вы все-таки сжалитесь и подарите мне хоть один танец. Вы должны признать, что для человека моего роста крайне неудобно нагибаться к невысокой партнерше, как журавлю, когда он кормится на болоте, – поддразнивал он ее, разыгрывая из себя беднягу, нуждающегося в ее сочувствии.

Несмотря на дурное воспитание, а возможно, с его помощью мистеру Бенедикту Шоу удавалось покорить самых опытных красавиц высшего света, и Шарлотта подозревала, что их привлекало вовсе не его солидное состояние. Разумеется, среди увивающихся за Кейт пустых и ветреных юнцов он выделялся своей зрелой мужественностью, но даже джентльмены его возраста тушевались перед живостью и обаянием этого повесы. Она не могла припомнить ни одного человека, равного ему по внушительности фигуры, осанке и независимой манере держаться. Нет, постоянные лишения и унизительные насмешки, которым подвергался незаконнорожденный мальчуган в детстве, прошедшем в жалких трущобах Лондона, не сломили его врожденного упрямства и воли, а, напротив, закалили его характер и сделали человеком сильным, проницательным и коварным. Только полный глупец мог недооценивать мистера Шоу.

Даже если бы Шарлотта была из их числа, то уже та непринужденность, с какой он держался в высшем обществе, известном своей разборчивостью, открыла бы ей глаза на его сомнительные таланты. При этом он скорее скрывал, что в его венах действительно течет самая аристократическая кровь, полученная от отца, не состоявшего в законном браке с его матерью. И, нимало не смущаясь, признавался, что был сыном простой швеи. Тем не менее строгие правила светского общества впервые дрогнули и уступили перед свойственным одному ему обаянием и, конечно, давнишней дружбой с нынешним графом Карнвудом.

Делая вид, что внимательно следит за очередной фигурой танца, Шарлотта исподтишка взглянула на Бена Шоу и с усмешкой отметила, что он пошел на некоторые уступки требованиям высшего света. В наши дни джентльмен не позволяет себе выйти из дома с непокорной гривой белокурых волос, отпущенных до такой длины, что пришлось забрать их сзади в старомодную косичку, стянутую сегодня не кожаной, а черной бархатной ленточкой. Эта ленточка удачно сочеталась с черным фраком безукоризненного покроя и шелковым серебристо-серым жилетом. Умеренной длины бриджи оставляли открытыми великолепной формы икры, обтянутые белыми чулками. Некоторые денди подкладывали в чулки вату, чтобы придать своим тощим икрам выпуклость, но для Бена подобные ухищрения были излишними. Да, нехотя признала Шарлотта, в вечернем туалете его фигура стала еще более внушительной!