Мы с мордоворотами выходим из машины, идём к центральному входу; заходим в здание и поднимаемся на лифте, останавливаясь на семнадцатом этаже.

Я дожидаюсь, когда мои «провожатые» выйдут первыми, затем спокойно следую за ними прямо до кабинета господина Кана. Хотя кабинетом это трудно было назвать… площадь данного помещения была равна, минимум, ста двадцати квадратным метрам.

Большой такой кабинетик. Я бы сказала - «кабинетище».

О моём визите сообщают, после чего я подхожу к столу господина Кана и низко кланяюсь. Это корейская традиция, так что никакого давления на чувство собственного достоинства я не ощущаю. В России, конечно, так не принято, но господин Кан был родом из Южной Кореи и, как я уже упоминала, требовал уважения к себе, к своей родине и к традициям, принятым на его родине.

Я выпрямляюсь и устремляю на него взгляд. Господин Кан сухо улыбается и поднимает руку, предлагая мне сесть на диван.

Этот мужчина лет пятидесяти пяти имел невероятно властную ауру. Моя бы воля – я бы не показывалась ему на глаза до конца жизни: я слишком хорошо чувствовала, насколько опасным был этот человек.

И какие дела могли объединять его с моим отцом?!

- Ты, наверное, спрашиваешь себя, зачем я пригласил тебя? – слегка нараспев произносит господин Кан, сразу же переходя к делу.

Киваю. Чем меньше я с ним говорю, тем лучше. Не хочу, чтобы мы имели что-то общее - даже такую мелочь, как приятный разговор.

- Чай, кофе? – словно вспомнив о своём гостеприимстве, предлагает мужчина.

- Кофе, пожалуйста, - соглашаюсь я.

Хозяину никогда нельзя отказывать. Это тоже корейская традиция.

- Даша, принеси, - господин Кан отдаёт указание одним пальцем, и молоденькая секретарша (или помощница?) тут же исчезает за дверью, - Как твои дела, Стася? Всё ли в порядке на работе?

- Всё хорошо, благодарю, - как можно ровнее отвечаю.

- Уверена, что тебе не нужна помощь? – с легкой провокацией уточняет мужчина.

- Ещё раз благодарю, не нужна, - склоняю голову в легком поклоне.

Папа не оставлял никаких наказов по этому поводу. Но я чувствовала, что мне не нужно брать денег этого человека.

- Гордячка, - усмехается господин Кан, - твой отец будет очень недоволен.

Не уверена. Мой отец вообще запретил мне навещать его в тюрьме. И это не просто странно, это слишком странно.

- Ты могла бы работать у меня, - произносит мужчина самые опасные в мире слова.

- Спасибо за предложение, но мне нравится моя работа, - отвечаю спокойно, но даже не стараюсь выдавить из себя улыбку.

Напряжение – это единственное слово, способное в данный момент охарактеризовать моё состояние.

- Тебе нравится делать кофе и стоять за кассой? – поднимает брови господин Кан.

Ничего не отвечаю; я в курсе, насколько убого всё это выглядит со стороны. Но мне ничего чужого не надо. И дарёного – тоже. Я сама в силах справиться с ситуацией.

- К тому же ты слишком красивая для того, чтобы заниматься такой неблагодарной работой, - продолжает настаивать мужчина, а я уже не знаю, какое такое слово благодарности придумать, чтобы отбить у него желание предлагать мне «новую и счастливую жизнь».

Я знала, что не интересую господина Кана с «этой» точки зрения, но почему-то он считал необходимым при каждой нашей встрече настаивать на моём переходе в его компанию.

- Да и опасно это – стоять за барной стойкой в ночном клубе, а потом под утро добираться одной до дома…

Резко поднимаю взгляд на мужчину.

Он знает?..

- Ваше имя защищает меня от всех опасностей, - вновь склоняя голову, произношу.

В основном делаю это не из уважения, а потому что мне сложно смотреть ему в глаза. Я бы обошлась и без его защиты. Но в сложившейся ситуации – не мне решать.