– Уже скоро… – прошептал граф вслед уходящей девушке и снова закрыл глаза. Нужный час еще не пробил, значит, можно немного подремать.

Ночь окончательно вступила в свои права, когда граф спустился в подвал усадьбы. За ним Михаил, пыхтя и обливаясь потом, вез на тачке большой, размером с человека, дощатый ящик. Старик подошел к сырой, холодной кирпичной стене и, мурлыкая себе под нос что-то, напоминавшее детскую считалочку, нажал не несколько кирпичей в определенном порядке. Кусок стены бесшумно отошел в сторону. Пройдя через потайной проход, слуга и граф оказались в небольшом сводчатом помещении. Зажженный Михаилом факел осветил реторты и перегонные кубы, загадочные знаки на стенах и на полу, корешки многочисленных книг, стоявших на полках. Взгляд слуги случайно упал на одну из них. «Лемегетон Клавикула Соломонис» [4], – прочитал он. Хозяин научил его разбирать латинские буквы, но не понимать смысл написанного. И то хорошо, душа целее будет.

– Поставь ящик туда, за круг, да осторожнее, не задень линий, – приказал граф.

В ящике лежала металлическая, в рост человека фигура. Руки и ноги оказались снабжены искусно сделанными шарнирами, позволявшими им сгибаться, лицо заменяла тонкой работы расписанная фаянсовая маска.

– Батюшки, ваша светлость, так это же вы, – ахнул Михаил, переводя взгляд с маски на оригинал.

Старик довольно усмехнулся.

– Ты долго и верно служил мне и заслуживаешь награды, но сейчас должен помочь в очень важном, возможно, самом важном из моих опытов. Я стар, и тело мое одряхлело, – граф резко взмахнул рукой, прервав заверения Михаила, что господину еще сто лет жить, и продолжил: – Мне нужно новое, более совершенное тело, и вот, посмотри, оно совершенно, оно не боится ни огня, ни железа, ни старости. Дело за малым, перенести туда мой разум, мой дух, душу, если угодно.

– Батюшка граф, Яков Вилимович, – ноги у слуги подкосились, – да разве можно такое?! Только в Господней воле вложить душу в тело! А тут – болван железный!

– Пустое, Господь здесь ни при чем, и думаю, он не станет возражать, а я не буду беспокоить его понапрасну, – уверенно возразил граф. – Без сомнения, сей опыт окажется успешен.

Старик поднял массивную стальную пластину, закрывавшую грудь статуи. Под ней обнаружилась скважина с небольшим ключом в ней.

– Поутру ты должен прийти сюда и повернуть этот ключ семь раз вправо, – продолжил граф. – Даже когда мой дух окажется в сем теле, необходим, так сказать, первичный толчок, чтобы оно ожило. Ты ведь и вправду хочешь, чтобы я здравствовал сто лет? – И он испытующе посмотрел на слугу.

Под пристальным, внимательным взглядом не по-старчески ярких глаз высокий бородач как будто даже уменьшился ростом.

– Ваша светлость, не губите душу свою, – начал он жалобно, но осекся, видя, как глаза господина наливаются гневом. – Все сделаю, все исполню. – Он истово перекрестился.

– Знай, – спокойно продолжал граф, – я делаю не для себя, но для державы Российской, она нуждается в моих знаниях, в моем опыте. Чтобы не погибло дело великого государя нашего Петра, ведь немало таких, кто спит и видит, чтобы вернуть все, как было. Отменить его порядки, закрыть школы, вернуть Россию на старый путь. Поклянись, что сделаешь, как я велю.

После клятвы граф улыбнулся.

– Я намерен войти в новую жизнь в надлежащем виде, а ну-ка неси мой лучший камзол и парадную шпагу.

Когда истукан был соответствующим образом наряжен, граф придирчиво его осмотрел.

– Вот погляди, достойный образ мой! На шее – орден апостола Андрея Первозванного за заслуги перед отечеством, Петром Великим мне дарованный, шпага на боку, ведь я немало воевал за него, да! Фигура сия – искуснейший плод научных знаний и умений, ведь я весьма учен.