После фильма Георгий машинально спустился на первый этаж, где находился операторский факультет, потом зачем-то прошел через коридор левого крыла на лестницу, а оттуда – в стеклянный переход, ведущий на учебную киностудию. Здесь он опомнился и остановился.

«Городу и миру… Городу и миру…» – непонятно почему вертелось у него в голове.

Этот прозрачный переход был второй по популярности – после пятачка перед буфетом – курилкой ВГИКа. Здесь вдоль достающих почти до самого пола стеклянных стен стояли деревянные скамейки, урны и кадки с цветами. И сидели на скамейках и на полу студенты всех курсов и факультетов. Они курили, пили кофе из бумажных стаканчиков, болтали, спорили, что-то доказывали, исповедовались в чем-то лучшим друзьям, а заодно и всем окружающим…

– Тарковский твой уже не катит… пятый раз хожу сдавать… – гудело под стеклянным потолком.

Георгий присел на корточки рядом с большой кадкой, в которой росло что-то долговязое и зеленое, закурил. Он пытался связать свои сумбурные впечатления в ясные мысли, которые можно было бы потом, во время обсуждения на семинаре, облечь во внятные слова.

– Ну что, болит голова? – донеслось сверху.

Сначала Георгий увидел перед собой короткий кожаный сапожок на низком каблуке-»рюмочке». В сапожок были заправлены черные джинсы. Потом он поднял голову и увидел Марфу.

– С чего ей болеть? – пожал он плечами.

Настроение у него почему-то сразу испортилось. Даже не то чтобы испортилось, а как-то увяло, как будто Георгия окатили холодной водой.

– Лицо обморочное, – спокойно объяснила Марфа. – В сочетании с рыжей шевелюрой – очень фактурно. Ходячий плакат о вреде зеленого змия и курения натощак.

Георгий тут же ощутил металлический привкус во рту, о котором успел забыть, пока смотрел «Похитителей велосипедов».

«Что за девка чертова!» – сердито подумал он.

– Ладно, тебе чего? – мрачно спросил он.

– Мне – ничего, – пожала плечами Марфа. – А вот ты, помнится, вчера убивался, что теряешь свою высокую квалификацию.

– Какую квалификацию? – не понял Георгий.

Что и говорить, Марфа умела ошеломить и заинтриговать!

– Операторскую. Разве не ты плакался, что достиг небывалых высот, снимая камерой «Супер-8», а теперь вынужден без нее обходиться и посему невыносимо страдаешь?

Марфа смотрела насмешливыми глазами, грызла кончик косы и нетерпеливо постукивала узким носком сапога. Весь ее вид говорил: как же трудно разговаривать с тупыми людьми!

– По-моему, ничего такого я не говорил, – сквозь зубы процедил Георгий. – Не понимаю, почему ты так стараешься мне доказать, что я существо второго сорта?

– Пока что ты вообще никакого сорта, – заявила Марфа. – Так, пересортица. – И, прежде чем он открыл рот, чтобы высказать все, что о ней думает, добавила: – Если хочешь, можешь поснимать. Не «Супер», конечно, но как суррогат сойдет.

С этими словами она сняла с плеча небольшую сумку и протянула Георгию. Тот машинально взял сумку в руки, почувствовал ее неожиданную тяжесть, открыл… В сумке – точнее, в чехле – лежала японская видеокамера. Георгий почувствовал, что у него неприлично открывается рот. Однажды он снимал на видеокамеру – конечно, не на такую, а на более примитивную и громоздкую, но все-таки настоящую, заграничную. Об этом попросил его отец жениха на одной из свадеб.

– Смотри только, не урони, – твердил подпивший папаша. – И не жми абы куда. Я с Сингапура привез, дорогая вещь, на весь город одна такая!

И вдруг Марфа спокойно отдает ему камеру, которая стоит, наверное, не меньше, чем новые «Жигули»…

– «Похитителей велосипедов» смотрел? – поинтересовалась Марфа. – Вам же сегодня показывали. Ну вот, повтори подвиг героя, поброди по городу.