Конор поднял голову.
– Что думаешь, Кел?
Атмосфера в карете едва заметно изменилась. Кел, который последние десять лет учился улавливать тонкости общения между высокопоставленными лицами, почувствовал это. Он был Ловцом Мечей, телохранителем принца. А советы принцу давали его советники. Ему следовало знать свое место. Он был никем, по крайней мере, в глазах Джоливета и Майеша. (Возможно, это был единственный пункт, по которому старики сходились во мнении.)
Кел поразмыслил и решил: его не интересует, что они подумают. Все, кто служил во Дворце, были преданы королевской семье, но он был предан прежде всего Конору. Этот выбор он сделал много лет назад, в спальне наследного принца Кастеллана, когда был худым голодным мальчишкой в чужой одежде. Принц предложил ему исключительную жизнь, дал ему эту жизнь и даже больше – подарил свою исключительную, необыкновенную дружбу.
– Я думаю, – сказал Кел, – здесь одно из двух. Либо кто-то изобразил на картине очень маленькое дерево, либо Флорис из Гелштадта – великан.
– Согласен, – кивнул Конор. – Не очень хочется смотреть на своего супруга снизу вверх. Какой у него рост, Майеш?
Майеш вздохнул.
– Семь футов[3].
Конор содрогнулся.
– Майеш, вы надо мной издеваетесь? Непопулярная принцесса, гигант и рыжая? По-вашему, это смешно? Вы отняли у меня несколько лет жизни. Это похоже на государственную измену.
Майеш вытащил новый листок.
– Принцесса Анжелика из Кутани.
Конор вытянул шею. Наконец-то он заинтересовался невестой, и Кел его понимал. С портрета на них смотрела темнокожая девушка с пышными черными волосами и сияющими янтарными глазами. Вместо короны ее голову украшала шапочка из золотой сетки, усыпанная алмазами в виде звездочек, на запястьях блестели золотые браслеты. Она была ослепительна.
– Кутани? – с сомнением переспросил Джоливет. – Вы не забыли насчет приданого? Вы считаете, что Кастеллан сможет себе это позволить?
Островное королевство Кутани было центром торговли пряностями. Кардамон, перец, шафран, гвоздика – все это выращивалось или продавалось именно там, и королевская семья купалась в золоте. По словам Джосса Фальконета, семья которого владела хартией на торговлю пряностями, в воздухе над островом висел аромат кардамона, а над пляжами с чистейшим белым песком покачивались экзотические пальмы.
– Вы совершенно правы, – заметил Майеш, убирая портрет. – Скорее всего, не сможет.
Глаза Конора вспыхнули.
– Мы достаточно богаты, – отрезал он. – Отдайте мне это.
Они свернули с проспекта Рута Магна на узкую улицу, которая вела к центральной площади города, окруженной четырьмя старейшими зданиями в Кастеллане. Все сооружения были облицованы белым мрамором с прожилками из кварца, который блестел на солнце; у всех были широкие ступени, могучие колонны и портики в стиле давно исчезнувшей Империи Каллата.
Площадь Валериана прежде называлась Квадра Магна и являлась центральным узлом портового города Империи. С каждой из четырех сторон света было возведено массивное здание. С северной стороны находилась тюрьма Талли. Охранявшие ее мраморные львы разинули зубастые пасти, словно собираясь сцапать преступников. С западной стороны площади находился Дворец Собраний, или Конвокат, с южной – Юстиция, Дворец Правосудия. Восточную сторону площади занимала Порта Ауреа, триумфальная арка, воздвигнутая Валерианом, первым королем независимого Кастеллана; горожане с любовью называли ее «Вратами в Никуда».
У Кастеллана было несколько необычное отношение к своей истории. Сегодня город-государство отмечал очередную годовщину независимости от Магна Каллатиса. Граждане Кастеллана гордились своим прекрасным городом и были абсолютно уверены в том, что живут в самом великом государстве Данмора. Но одновременно они гордились тем, что являются потомками граждан Магна Каллатиса, гордились остатками Империи: гипокаустами – подземными печами, которые обогревали общественные бани; королевским двором и Советом Двенадцати. Они ревностно оберегали свою независимость, но пытались заявить права на достижения Империи, исчезнувшей тысячу лет назад; иногда Келу казалось, что это противоречие заметно только ему.