Серьезных дел Баранчикову не поручали.

Над ним подшучивали, порой зло, но в то же время, невзирая на шутки, он был своим. И когда появилась Катарина, стал совсем уж своим, за что он ей втайне был благодарен.

- Там это, - говорил Баранчиков медленно, и голос его был нетверд, будто он, даже говоря, продолжал сомневаться, то ли он говорит и тому ли человеку. – Вызывают… тебя…

- Когда? – устало поинтересовалась Катарина.

А сердце все одно обмерло.

Пусть права она была.

Пусть тысячу раз права, но… они не упустят подобного шанса избавиться. Да и общественности, впервые с гласностью столкнувшейся, нужен кто-то, кого можно объявить виноватым. И пусть посадить не посадят, судить ее не за что, но отстранят.

Переведут…

- Так это… - Баранчиков переминался с ноги на ногу. И вправду было в его облике что-то баранье, эта вот покорность на лице. И само оно, чуть вытянутое, с отвислой нижнею губой, с тяжелыми надбровными дугами, с белыми волосами, которые Баранчиков расчесывал на пробор, щедро смазывая воском, и волосы эти ложились по вискам этакими крупными завитками.

- Сейчас, - выдохнул он.

И взгляд отвел.

Кабинет Харольда Ухгвардссона располагался на третьем этаже, в торце здания. И вела к нему красная ковровая дорожка с зеленым бордюром, которую подчиненные меж собой окрестили «расстрельной тропой».

Дверь.

Медная табличка.

За дверью – приемная с ореховым столом, за которым сиживала Хельга, бессменный секретарь и, как поговаривали, любовница, тоже бессменная. Катарину она не удостоила и взгляда: как-то не сложилось меж ними не то, что любви, но даже симпатии. Хельга была высока. Мужеподобна. И красный чесучевый костюм с юбкой на три пуговки, не делал ее женственней. Квадратные плечи. Квадратная короткая шея. Квадратная голова с высоким начесом. Волосы она красила в рыжий, из всей палитры выбрав оттенок, который категорически ей не шел.

- У себя? – Катарине надоело стоять.

Хельга повернулась.

Скривила узкие губы – помаду сегодня она выбрала лиловую…

…поговаривали, что отношение Харольда к просителю во многом зависит от расположения его секретарши. И расположение это пытались сыскать разными способами.

В том числе маленькими милыми женскому сердцу подарками.

Катарина старалась не верить.

- Занят, - сквозь зубы процедила Хельга.

…Хелег сказал, что это просто ревность. Катарина моложе.

Красивей.

И вполне логично, что немолодая и не слишком красивая, застрявшая в любовницах особа, недовольна появлением конкурентки. И говорил так спокойно, будто не было ничего предосудительного ни в этой противозаконной связи, ни… в остальном.

- Вызывал, - Катарина выдержала взгляд.

- Подождешь…

…ждать пришлось недолго. Хельга успела протереть от пыли две полки и листья матерого фикуса, поднесенного ей на тридцатилетие коллективом.

- Пришла? – Харольд сам соизволил выглянуть в приемную. – И чего ждешь? Снега?

- Сказали, вы заняты, - Катарина не удержалась от мелкой пакости.

В конце концов, не она начала бессмысленную эту войну, но и терпеть чужие нападки не обязана. Хельгу удостоили многозначительного взгляда, а перед Катариной распахнули дверь. А вот это что-то новенькое… прежде за начальником этаких любезностей не водилось.

- Проходи, присаживайся…

Кабинет свой Харольд Ухгвардссон любил, равно как и место, которое полагал честно заслуженным. Начавши службу в далеком городишке с гордым названием Князенск, он сумел показать себя и выбраться из провинциальной пучины. Не совсем, чтобы выбраться, все же Гельмгард тоже не был столицей, но в столицы Харольд не больно-то стремился. Оно, конечно, возможностей с какой-то стороны побольше, а с другой и конкуренция повыше.