– Не спишь? – Джия стоит в дверях, одетая в длинную до пят ночнушку.

– Конечно нет! – обрадовалась я ей.

Мы вместе легли на постель, опустив москитную сетку вокруг кровати.

– Что думаешь о завтрашнем обеде? Может, мне сбежать? – пробормотала Джия. Глаза ее опухли от долгого плача. Давно я не видела свою жизнерадостную сестру столь подавленной.

– Не плохая идея, – говорю, улыбаясь. – Только чур я с тобой.

– Сядем на паром до Индии. К тетушке Чарви поедем. Хотя нет. Она тоже сразу захочет нас с тобой замуж выдать.

– Тебя! Я еще слишком молода для брака! – бросаю озорно.

– Тоже мне молода! Всего на два года младше! Мы по меркам нашей тетушки Чарви уже старые девы! – хихикает Джия.

Мы обнялись.

– Я совсем другого хотела в жизни, Киара, – говорит уже серьезно, смотря на балдахин над нами. – Хочу уехать в Америку, стать независимой. Теперь женщине не обязательно выходить замуж, чтобы обеспечивать себя.

– А как же любовь, Джи?

Но сестра сразу рассмеялась, а я густо покраснела.

– Ты перечитала французских романов, сестренка!

– Ну хорошо. Что ты планируешь делать с этим мистером Томсоном завтра? Страшно подумать, что будет, если ты ослушаешься отца.

Глаза Джии снова погрустнели.

– Хотелось бы мне быть достаточно мужественной, чтобы бросить все, сесть на паром и уплыть далеко-далеко отсюда.

Она прижалась ко мне. Я погасила лампу и мы уснули.

***

– Господин, позвольте взять чаонинг Джию и Киару для участия подношения даров монахам? – спросила Пея отца, подливая ему кофе в чашку.

– Глупости, мы не исповедуем буддизм, чтобы участвовать в таких ритуалах, – резко бросил он, переворачивая газету. Во рту отец держал толстую сигару местного табака, – черти что творится на рынках. Но все же обвала не должно быть. Сегодня только говорил с Уильямсом. Он считает, что власти вмешаются и наведут порядок.

Он был в дурном расположении духа. Даниэль так и не вернулся со вчерашнего вечера.

Мы сидели за столом, завтракали. Мне очень хотелось отправиться с Пеи и другими лао в храм у реки, где сегодня будут делать подношение. Мы с матерью часто делали это, пока она была жива. При этом она сама так же не была буддисткой, но считала, что местные обычаи надо уважать. Я посмотрела на Джию, она тоже помнила те времена. И ей тоже хотелось пойти.

– Можно мы все же примем участие в ритуале вместе с Пеей, папа? – робко поинтересовалась я. – Мы с Джи и венки сплели из жасмина, как мама нас учила.

Отец зыркнул на меня поверх газеты.

– Хорошо, ты иди. А Джия пусть останется. Надо быть готовой к обеду. Через два часа начнут собираться гости.

Джия вжала голову в плечи. И я почувствовала укол совести.

После завтрака поднялась к себе в комнату и надела чоли, юбку-павадаи, и далее красное сари любимое мамино. Теперь эта одежда была мне в пору. Еще в прошлую зиму на праздник Тет приходилось ушивать чоли в груди. Теперь же я стала старше, и оно сидело идеально. Взяла плетенную тростниковую корзинку с подношением и венками жасмина и поспешила вниз.

Сразу за рекой в непосредственной близости от хлопковых плантаций стоял буддийский храм, воздвигнутый на деньги моего отца. Эдмонд Марэ прекрасно знал, как расположить к себе местное население. Этого было достаточно, чтобы о нем молились все монахи и считали за благодетеля. Людей набилось много. Счастливые лица женщин и детей. Мужчин не было. Они уже трудились на плантациях.

Над лысыми монахами, облаченных в шафрановые накидки, стоял гул и плыл дым благовоний.

Я в своем сари выглядела немного странно. Так как традиционная лаосская одежда выглядела совершенно по-другому. Вокруг ног оборачивался саронг различной расцветки, одно плечо по диагонали покрывал шарф сабай. Но за много лет местные жители привыкли к тому, что сначала госпожа Марэ, а затем и ее дочери посещали все праздники в индийском сари и постепенно перестали обращать на это внимание.