– А как же кобылка твоя гнедая? Продаешь ее мне аль нет? – задал резонный вопрос Семен.

– Почитай, что уже купил, – твердо посмотрел на него Комаров. – Нешто два красных командира обчего языка меж собой не отыщут? Ведь для меня главное что? – Он поднял полусогнутый указательный палец вверх. – Чтобы в хорошие руки ладушку мою определить.

– Так ты сколь за нее просишь-то? – стал проявлять нетерпение Семен, которому хотелось поскорее уладить дела, отметить покупку, угоститься, коли приглашают, и отправиться домой со столь выгодным приобретением.

– А сколь дашь, столь и ладно будет, – отмахнулся Василий Иванович. – Я с фронтовиков деньгу не деру, не то что иные прочие. Ну что, пошли?

– Куда? – не понял Семен.

– Да ко мне, – просто ответил Комаров. – Я тут недалече живу, на улице Шаболовке. Дом у меня собственный. Купил за сущие гроши. Повезло! Люди из НКВД помогли, когда я после фронта в транспортном отделе Центрэвака служил… под началом самого товарища Александра Владимировича Эйдука. – Он посмотрел на Семена, ожидая, что сказанное произведет на него впечатление, но тот только сморгнул: что такое Центрэвак и кто такой товарищ Эйдук, он явно не ведал. Деревенщина, одним словом! – Ну, это Центральное управление по эвакуации беженцев и пленных Наркомата внутренних дел. А товарищ Эйдук Александр Владимирович – видный чекист и председатель Центрэвака… Да ты не тушуйся, – после недолгой паузы произнес Комаров, видя, что последние его слова произвели на Семена впечатление. – Теперь, после закрытия Центрэвака, я на вольных хлебах. Извозом занимаюсь. И в НКВД более не служу…

– Да я и не тушуюсь, – не очень уверенно проговорил Семен и спросил: – А пошто ты, Василий, кобылу-то свою продаешь, коли говоришь, что извозом занимаешься?

– Так я не столь давно жеребца-трехлетку приобрел, – как-то суетно и быстро ответил Комаров. – А две лошади мне без нужды: пахать-сеять мне-ить не надобно. Так что, идем ко мне-то?

– Ну, идем, – согласился Семен.

Идти и правда было недалеко. Выйдя на Шаболовку и уже подходя к дому, Комаров как-то механически и словно заученно, как какой-нибудь школьный стих, произнес:

– Кобылка моя владимирская, чистых кровей. И пашпорт на это имеется, не сумлевайся, все чин по чину. А сделки ноне надобно по закону свершать, дабы власть не раздражать и особливо не беспокоить господ-товарищей милицейских. И чтобы у тебя бумага была на покупку, а у меня, стало быть, на продажу. Иначе поведешь купленную кобылку по городу, а к тебе р-раз, и милицейский с вопросом: «А где ты, братец, кобылу взял?» – «Купил», – скажешь ты. «А документ, ну там, или купчую предъявите-ка! И пашпорт на нее где?» – потребует он. А никакого документа на кобылу у тебя, брат ты мой, и нету. Запросто ведь могут подумать, что лошадь твоя ворованная, стало быть, ты – самый натуральный конокрад. Ну и заберут тебя в кутузку без всяких разговоров, а лошадь отберут. И поди потом доказывай, что она тобою честно и за деньги приобретенная. Таков тутошний порядок, брат. Столица расейская, сам понимать должон.

Дома их встретила жена Василия, с длинным серым унылым лицом и потухшим взглядом. Она молча кивнула Семену на его «здрасте» и выжидающе уставилась на мужа. В другой комнате кто-то тихо разговаривал и копошился. Верно, дети.

– Проходи, Семен, располагайся, – произнес Комаров и отодвинул от стола стул с высокой спинкой. – А ты что стоишь? – строго обратился он к жене. – Закуски нам сваргань. Живо!

Сам полез в шкаф, скрипнул дверцей и достал нераспечатанную бутылку водки. Торжественно сорвал сургуч, поставил на стол, сел.