Деревня состояла из одной улицы, и вся улица собралась в клуб. Народу набралось довольно много, но свободные места просматривались. Инна и Адам забрались в уголочек, приобщились к зрелищу. Скорбному театру.

За длинным столом лицом к залу сидел судья, черноволосый, с низким лбом, плотный и идейно добротный. По бокам от него – народные заседатели, женщины со сложными немодными прическами и в кримпленовых костюмах.

На первом ряду, спиной к залу, среди двух милиционеров сидел подсудимый, истопник «Ромашки».

– А милиционеры зачем? – тихо спросила Инна.

– Мало ли… – неопределенно отозвался Адам.

– Что?

– Мало ли что ему в голову взбредет.

Инна внимательно посмотрела на «Ромашку» и поняла: ему ничего в голову не взбредет. «Ромашка» был мелок, худ, как подросток, невзрачен, с каким-то стертым лицом, на котором читались явные признаки вырождения. Чувствовалось, что его род пришел к окончательному биологическому упадку, и следовало бы запретить ему дальше размножаться в интересах охраны природы. Однако выяснилось, что у обвиняемого двое детей, которые его любят. А он любит их…

Судья попросил рассказать «Ромашку», как было дело. Как это все произошло.

«Ромашка» начал рассказывать о том, что утром он подошел к «шестерке» за бутылкой и встретил там «Березку».

– Какая шестерка? – не понял судья.

«Ромашка» объяснил, что «шестерка» – это сельмаг № 6, который стоит на их улице и сокращенно называется «шестерка».

Судья кивнул головой, показывая кивком, что он понял и удовлетворен ответом.

…«Березка» подошел к «Ромашке» и положил ему на лицо ладонь с растопыренными пальцами. («Ромашка» показал, как это выглядело, положив свою ладонь на свое лицо.)

Он положил ладонь на лицо и толкнул «Ромашку» – так, что тот полетел в грязь.

По показаниям свидетелей, потерпевший «Березка» имел двухметровый почти рост и весил сто шестнадцать килограмм. Так что «Ромашка» был величиной с одну «Березкину» ногу. И наверняка от незначительного толчка летел далеко и долго.

– Дальше, – потребовал судья.

– Дальше я купил бутылку и пошел домой, – продолжал «Ромашка».

Он нервничал до озноба, однако, чувствуя внимание к себе зала, испытывал, как показалось Инне, что-то похожее на вдохновение. Он иногда криво и немножко высокомерно усмехался. И зал внимал.

– А потом днем я опять пришел к «шестерке». Сел на лавку.

– Зачем? – спросил судья.

– Что «зачем»? Сел или пришел?

– Зачем пришел? – уточнил судья.

– За бутылкой.

– Так вы же уже взяли утром, – напомнил судья.

«Ромашка» посмотрел на судью, не понимая замечания.

– Ну да, взял… – согласился он.

– Куда же вы ее дели?

– Так выпил… – удивился «Ромашка».

– С утра? – в свою очередь удивился судья.

– Ну да! – еще больше удивился «Ромашка», не понимая, чего тут можно не понять.

– Дальше, – попросил судья.

– Я, значит, сижу, а он подошел, сел рядом со мной и спихнул. Вот так. – «Ромашка» дернул бедром. – Я упал в грязь.

«Ромашка» замолчал обиженно, углубляясь в прошлое унижение.

– Ну а дальше?

– Я пошел домой. Взял нож. Высунулся в окно и позвал: «Коль…» Он пошел ко мне. Я встал за дверями. Он постучал. Я открыл и сунул в него нож. Он ухватился за живот и пошел обратно. И сел на лавку. А потом лег на лавку.

«Ромашка» замолчал.

– А потом? – спросил судья.

– А потом помер, – ответил «Ромашка», подняв брови.

Медицинская экспертиза показала, что нож попал в крупную артерию и потерпевший умер в течение десяти минут от внутреннего кровотечения.

– Вы хотели его убить или это получилось случайно? – спросил судья.

– Конечно, хотел. – «Ромашка» нервно дернул лицом.