Спокойно так сказал, обычно. И отвернулся, чтобы чаю налить, разговор этот был у нас за ужином.

И вдруг на меня накатило. Уши заложило, перед глазами темнота, как будто они закрыты, и пахнет… нет, запаха я не почувствовала, и все быстро прошло, Лешка даже ничего не заметил. Но мне-то следовало обратить на это внимание потому, что такое со мной происходит только перед большими потрясениями.

Так мне дают понять, что случится в моей жизни что-то плохое. Причем в самое ближайшее время.

Я это давно поняла, еще в юности. Но никому не рассказывала, ни психологу, ни уж тем более матери. Но об этом после.

Тогда все так быстро прошло, что я не насторожилась. А зря.

Значит, ехать мы решили на Лешкиной машине. Он сказал, что мое ржавое ведро застрянет на проселочной дороге, и я не могла с ним не согласиться. Тем более что машину в очередной раз чинили.

Я спросила, кто еще будет, Лешка сказал, что вроде бы у Толика есть подружка и еще будут люди. Я еще оделась поприличнее, новый топ напялила, как полная дура.

Пока с работы отпустили, пока пробки, на дачу мы приехали часам к десяти. Если вы думаете, что там играла музыка и был накрыт стол, то вы глубоко ошибаетесь.

Толик мне не понравился сразу – хоть роста и невысокого, но широк в плечах, так что не выглядел мелким. Но дело, конечно, не в росте. При знакомстве он окинул меня таким наглым взглядом, было такое чувство, что майка на мне задымилась.

Дача была старая, хоть дом и большой, но видно было, что никто им не занимался уже много лет.

Участок тоже довольно запущенный, он густо зарос сорняками и кустами сирени, отчего совершенно распоясались злобные кровожадные комары. Так что за стол сели мы в комнате, где было тесно, грязновато и вообще противно. Подружка Толика… как же ее звали… Дина, Даша, нет, кажется, все же Дуня… В общем, мы с ней сказали друг другу буквально два слова. Она как сидела в гамаке с сигаретой и бокалом в руке, так и осталась сидеть.

В доме не было никакой еды, кроме той, что мы привезли с собой – палку копченой колбасы и коробку шоколадных конфет. Зато было много спиртного – вино, водка. Шашлыки жарить, конечно, было поздновато, но в стареньком холодильнике я не нашла и следов мяса.

– Завтра, – сказал Толик, перехватив мой недоуменный взгляд, – все завтра…

И подмигнул противно.

На мой вопрос, приедут ли еще гости, Толик сказал, что мы посидим вчетвером теплой компанией. И снова подмигнул, так что я подумала, может, у него нервный тик.

Его подруга наконец выползла из своего гамака и помогла мне накрыть стол. Тарелки были старые, с отбитыми краями, рюмки разномастные и залапанные чужими пальцами. Клеенка на столе была прорвана во многих местах. Во мне потихоньку копилось удивление.

Лешка, в общем, был парень довольно аккуратный, не неряха, не грязнуля, каждый день по утрам принимал душ, не разбрасывал по комнате грязные носки, по`том от него не пахло. В противном случае я бы не стала с ним связываться.

Мужиков перевоспитывать – себе дороже обойдется, все равно ничего не получится, только собственные нервы угробишь.

Опять-таки, за столом Лешка не чавкал, не втягивал суп, как будто у него не рот, а насос, и умел пользоваться ножом и вилкой.

В общем, вполне можно было с ним сосуществовать в одной квартире, не испытывая каждую минуту желания стукнуть его по голове сковородкой или вылить тот же суп на голое пузо.

Теперь же я не заметила и тени брезгливости на его лице. Лешка спокойно пил водку из грязных рюмок, закусывая ее колбасой и черствым хлебом, хрустел на всю комнату солеными огурцами, которые принес Толик и выставил на стол прямо в эмалированном бидоне.