Внезапно вдалеке раздался топот лошадиных копыт, причем скакала не одна лошадь, а целый табун. Я придвинул карабин поближе – на всякий случай. Однако лошади, невидимые в тумане, проскакали куда-то мимо, и снова наступила тишина.

Я уже было хотел выругать себя за излишнюю боязливость, как вдруг прямо у меня под ногами раздался не то стон, не то грохот – тот самый ужасный звук, что пугал нас той зимою, но на этот раз звук был куда сильнее, потому что раздавался совсем рядом. Я онемел от страха, волосы на голове встали дыбом, а сердце застучало часто-часто… Я вытер пот со лба, умоляя Господа, чтобы и на этот раз пронесло, и желание у меня было только одно: понять, где я сейчас нахожусь, и бежать домой сломя голову.

Грохот прекратился, и я, переведя дух, тронулся в путь. Однако вскоре мне снова пришлось остановиться, потому что до моего слуха донесся низкий звук, похожий на овечье покашливание. Шум раздавался все громче, и я уже явственно различил сухой кашель, который со свистом вырывался из глотки живого существа.

– Господи, помилуй! – донеслось сквозь туман. – Господи, спаси и помилуй мою душеньку! И куда это меня занесло, Господи!

Послышался протяжный стон. Я бросился вперед и тут же уперся в морду дикого горного пони. К нему был привязан человек: ноги к шее, голова на крупе лошадки, а руки свисали вниз, подобно стременам.

– Помоги мне, добрый человек, кто бы ты ни был, – взмолился незнакомец, не глядя на меня, потому что был не в состоянии поднять голову. – Я знаю, тебя послал Всевышний и ты не ограбишь меня, тем более что меня только что обобрали до нитки. Однако давай договоримся, что лошадка эта – моя, как и та, что угнали разбойники.

– Боже, дядюшка Бен! – воскликнул я, не веря собственным глазам. Я был так изумлен, что чуть не выпустил пони из крепких объятий. – Это вы, мастер Рубен Ха-кабак?!

Не дожидаясь, пока обалдевший родственник придет в себя, я разрезал веревки и посадил его на пони как полагается, но дядюшка так ослабел от переживаний, что был уже не в состоянии удержаться на лошадиной спине. Тогда я втащил дядюшку к себе на плечи, а веревку обмотал вокруг лошадиной морды так, чтобы пони, вопреки желанию нового хозяина, не улизнул на свободу. После этого мы двинулись к нам на ферму Плаверз-Барроуз.

Когда я добрался до дома, матушка и сестры тут же усадили дядюшку поближе к теплу. Я с наслаждением расправил плечи, потому что комплекция дядюшки (как, впрочем, и его казна) была довольно внушительной. Он отряхнул сюртук, потом, приходя в себя, оглядел кухню и, удостоверившись, что попал к своим, упал в кресло и проспал до самого ужина.

Странным человеком оказался мой дядюшка Бен. Он был груб и резок с окружающими, и, по-моему, ему просто нравилось поступать наперекор тому, что от него ожидали. В глазах его было столько недоверия к людям, как будто все только и думали, как бы половчее оставить дядюшку в дураках. Наша открытость и простота были ему непонятны, и мне кажется, что, поскольку в нашем приходе ему не с кем было помериться хитростью и поторговаться, он чувствовал себя не в своей тарелке.

Конечно же, не кто иной, как Дуны, ограбили нашего дядюшку, а ограбив, вздумали еще и позабавиться. Они забрали его спокойную старую лошадь и привязали его к дикому необъезженному пони. Два или три часа гоняли они лошадку по туманной пустоши, отвечая на стоны дядюшки издевательским смехом, а когда проголодались, решили вернуться, бросив пленника на произвол судьбы.

Дядюшку страшно возмутило это происшествие, и он никак не мог понять, почему именно ему выпала сомнительная честь распотешить Дунов накануне Нового года.