А дальше было вот что. Дуны высадились на берег, и один верзила, завернув за скалу, обнаружил Лорну. С минуту он постоял рядом, любуясь ею, а потом взял на руки и поцеловал так звонко, что даже мне стало слышно. Будь у меня с собою отцовское ружье или, на худой конец, мушкетон, я бы, ей-богу, выпустил бы хороший заряд в этого подлеца!

– Вот она, наша королева! Вот королева, дочь нашего капитана! – закричал верзила своим товарищам. – Возвращайтесь к своей бутылке, пьяницы! Я нашел девочку, я ее и привезу. Никто не смей касаться!

Он посадил Лорну на могучее плечо, и, заграбастав ручищей ее крохотные ножки, с триумфом ушел восвояси. Глядя на это, я так разозлился, что даже высунулся из воды, и Дуны непременно заметили бы меня, если бы не торопились вернуться к своей бутылке. Когда разбойники подошли к краю луга, быстро темневшего в вечерних сумерках, Лорна обернулась и помахала мне рукой, а я помахал ей в ответ.

Вот она и ушла от меня, дорогая моя девочка. Волнение вскоре улеглось, и мне снова захотелось ее увидеть. Но сейчас об этом нечего было и думать, мне следовало поскорее выбраться отсюда, чтобы успеть к ужину.

Я заполз под куст, чтобы согреться и растереть дрожащие ноги. И когда окончательно стемнело, я понял, что сейчас самое время уходить.

Я выжал штаны, а затем пополз к пещере, на которую мне указала Дорна. Я добрался до входа и с опаской вошел внутрь, боясь, как бы мне навстречу не прогремел разбойничий выстрел. Но в пещере не было никого. Я заметил несколько выбоин, грубо вырубленных в скале вместо ступеней. Но выбоины были узкими, отстояли друг от друга далеко, а утес был таким крутым, что все эти открытия не слишком меня порадовали. Вцепившись в скалу и обломав ногти, я ухитрился сползти на животе до первой ступеньки, затем, помогая себе острогой, прыгнул на вторую. Добраться до третьей ступеньки оказалось труднее всего, и я нипочем не добрался бы, если бы не заметил в тени скалы подвешенную веревку. Я крепко ухватился за нее и мало-помалу спустился до самого низа. Не помню, как мне удалось найти дорогу домой, пробираясь через лес Беджворти, но знаю, что заслужил в тот вечер хорошую трепку за то, что вел себя так неосмотрительно – Дуны ведь могли оставить от меня мокрое место, – и за то, что извозил в грязи добрую пару шерстяных штанов.

После этого дня, полного всевозможных приключений, я стал относиться к своим занятиям стрельбой еще серьезнее. Не то чтобы я надеялся перестрелять всех Дунов одного за другим или мечтал устроить это – я по натуре вообще не мстителен, – нет, мне просто захотелось овладеть оружием по-настоящему и научиться пользоваться им так же уверенно, как плугом, молотком или рыбацким неводом. Но наступило время стрижки овец, затем сенокос и уборка зерновых, а потом мы начали делать сидр и готовиться к приходу зимы.

Так в делах и заботах прошел почти целый год. Все дни я проводил на открытом воздухе, либо работая на ферме, либо занимаясь охотой и рыбной ловлей, а иногда приходилось с утра до вечера не слезать с седла в поисках заблудившейся лошади или коровы.

Страхом, что я натерпелся в тот вечер в Долине Дунов, я был сыт по горло – и надолго. Теперь я уже не отваживался в одиночку, без Джона Фрая, выходить в поле, в лес или к дальней изгороди фермы. Мало-помалу я рассказал Джону обо всем, что случилось со мной в тот день, не упомянув только о Лорне. Во-первых, я понимал, что Джон не тот человек, с которым можно говорить на такие темы, а во-вторых… Нет, не то чтобы я не думал о Лорне и не хотел повидаться с нею вновь, но ведь я был тогда всего-навсего мальчишка и потому презирал девчонок, считая, что они не в состоянии жить своим умом и могут действовать только по чужой указке. Так считал не только я, но и все мои сверстники. Когда мы собирались вместе и разговор заходил о девчонках, все соглашались с тем, что эти жеманницы и плаксы годятся только на то, чтобы быть у нас на побегушках.