Его громогласный голос и мертвого поднял бы. Что и случилось. Со стороны купальни донесся хрип.

Мы обернулись: в распахнутых настежь дверях еле стоял, поддерживаемый двумя вейриэнами, зелененький и измятый, как травка под коровьим копытом, Светлячок и силился что-то сказать. Роберт в два шага оказался рядом, и барон рухнул на колени, обняв его ноги, как простолюдин.

– Мой король… – прохрипел бедолага. – Прости…

– Обещаю тебе, драгоценный мой друг, я накажу тех, кто хотел отобрать твою жизнь, – государь погладил его по волосам, приподнял – как же я ненавижу этот жест! – голову и медленно провел большим пальцем по губам. И Анир поцеловал его перст, мерзость какая.

– Мой король, я слышал твои слова, – заметно окрепшим, но еще хриплым и прерывающимся голосом сказал барон. – Я не враг принцу и никогда не замыслю зла против него, клянусь жизнью и посмертием.

– Ты боишься, что теперь я сам убью тебя? – ласково спросил Роберт, и зеленоватая от яда кожа несчастного Светлячка заметно побледнела.

– Да, государь, – выдохнул он. – Но я не потому поклялся, не из страха… а потому, что он – твой сын, и ты его любишь.

– Так-то лучше, Анир. Значительно лучше, чем все, что я слышал от тебя и других до сих пор. Понял, наконец, что враг моего Лэйрина – мой враг.

Король вызвал стражу, приказал найти лекаря и доставить в его покои, а сам на руках унес юного барона, совсем лишившегося сил после недолгого всплеска.

На этом события того врезавшегося в память дня не закончились.

Поняв, что взбудораженную меня можно уложить спать, только если заморозить, как таракана, наставник согласился доиграть прерванную партию. И дела моей армии на клетчатой доске пошли из рук вон плохо. Рагар перестал поддаваться, в моем пехотном строе зияли значительные бреши, моя белая королева застряла в ловушке, а его черный офицер ускользнул от атаки, сожрал моего коня и всерьез угрожал короне. Только я применила рокировку и спрятала белого короля в крепость, как заявился рыжий, натуральных размеров.

На этот раз Роберт вошел тихо. Мы с наставником, разумеется, были предупреждены охраной о его приближении, но оба, не сговариваясь, сделали вид, что не заметили короля, и он с минуту наблюдал за нашими сосредоточенными лицами.

– Вейриэн Рагар, – сказал он, наконец, – ты либо плохо исполняешь свои обязанности, либо решил, что теперь тебе все позволено?

Наставник поднял голову.

– Ваше величество?

– Позволено не все, но можешь не вставать на этот раз. И не притворяйся, что не заметил меня, не поверю, – усмехнулся король, усаживаясь в кресло.

Он успел переодеться и смыть дорожную грязь – влажные волосы зачесаны назад, открывая высокий лоб, лицо бледное, суровое, и, если уж честно, не лишенное благородства.

– Ты знаешь, что я давно хочу услышать от тебя, вейриэн, – молвил он, когда молчать надоело. – Пусть и Лэйрин услышит.

Наставник вопросительно поднял угольную бровь.

– Теряюсь в догадках, государь. Но, пожалуй, скажу об одном. Если бы вы не тянули с признанием наследника столько лет, никто бы не усомнился в его праве, и дело не дошло бы до жертв.

– Праве? – Роберт продемонстрировал знаменитый стальной прищур. – А есть ли оно, это право? Ты находился в свите королевы Хелины двенадцать лет назад, вейриэн Рагар, я не забыл. Может, ты – настоящий отец Лэйрина, а? – злым, свистящим голосом говорил он. – От меня в нем ничего нет, зато ваше сходство не заметит только слепец!

Хорошо, что я уже сидела. Вдруг навалилась такая страшная усталость, что захотелось лечь и умереть. Тоже мне, отца нашли. Рассказать, что ли, о вывихах и переломах, по замыслу этого бесчеловечного сугроба с углями учивших меня переносить боль? А ну их всех к дьяволу! Говорят оба так, словно меня здесь нет. Хоть бы ребенка постеснялись.