Сергей послушно сел на продавленный лежак, стал осматриваться. Она скинула свою кацавейку, сняла свитер, оказалась в пестром домашнем платье. Он присмотрелся, Маруся была в общем-то стройной девицей и довольно смазливой. Жаль, что гулящая, подумал он, а то можно было бы закрутить с ней роман. И она, заметив его довольный взгляд, пару раз покрутилась перед ним, отчего задрался подол ее платья, показались белые трусики: «Ну и как я тебе, люба или не люба»? – спросила она и подмигнула.

Он расстегнул ворот рубашки, перевел дух и только ответил: «Люба, люба». Не ожидал такого бесстыдства. Отвел глаза в сторону, взял бутылку, принесенную ей с самогоном, понюхал, вроде не отрава, и принялся разливать в стаканы теплую розовую жидкость. Маруся пожала плечами: мол, нравлюсь не нравлюсь, дело второе, главное, плати, и отошла к маленькой спиртовой плиточке, стоявшей на тумбочке, стала жарить картошку. Потом села рядом, улыбнулась. От нее исходил какой-то жар, от которого у него по спине покатились горячие капли пота, на лбу выступила испарина. Она, видимо, ждала, что теперь он обнимет ее, скажет ласковые слова. И полезет… А у него все в горле пересохло, он просто не знал, как себя с ней вести, что говорить. Конечно, ему хотелось обнять ее. Конечно, он мог бы прижаться к ее плечу, провести рукой по ее гладкой коленке… Но что-то сдерживало. Было в этой девице, в ее внешности, поведении нечто чужеродное, что отталкивало. Она гулящая, с каждым за деньги обнимается, потом падает на свой лежак.

Маруся подняла стакан, они чокнулись, она сделала глоток и посмотрела на него. Сергей пригубил, пить не стал.

– А ты чего это? – Маруся смотрела на него непонимающе.

– Она пахнет чем-то.

– Вот еще! Больной, что ли? Чем пахнет? Это смородина. Чего тогда поперся со мной? Сам же напросился… – Улыбку с ее лица как ветром сдуло.

– Поговорить хотелось.

– Поговорить… О чем? – удивилась она, она накинула на себя кацавейку, приняла суровый вид, понюхала кусочек хлеба и принялась за картошку. – Положи на столик сперва свои «керенские», потом разговор.

Сергей достал из кармана мятую желто-серую бумажку со знаками Временного правительства, разгладил ее и положил под бутылку с самогоном.

– Да вот хочу я поселиться в Хамовниках, тут река недалеко, рыбу ловить можно. Но, говорят, у вас опасно, особенно по вечерам. Потому решил спросить тебя, где жилье найти, чтобы спокойно было.

– Что? Жилье? – спросила она с полным ртом. – Давай у нас в доме. Есть у меня еще одна халупа.

– Тоже на чердаке?

– Да. Но я недорого возьму. У нас в доме ребята хорошие живут, не воруют, не дерутся, ну если когда напьются, то тогда шумят. Ты-то вроде чистенький, непьющий, чего сюда забрел?

– Вот я и говорю, мне, понимаешь, комната нужна, недорого, я одинокий человек.

– Понимаю. Так живи у меня, я дорого не возьму. – Она улыбнулась. – У тебя кошелек небось набит ассигнациями, я чую? – она шутливо толкнула его под бок.

– Какие ассигнации? – возмущенно вскинулся Сергей.

– Ладно, ладно, хорош притворяться. Ты человек с деньгами, это же сразу видно. Кепочка с ушками, пиджачок фартовый. Только не пойму толком, что ты от меня хочешь?

– Хочу найти жилье, но не такое, как у тебя, чердак меня не устраивает.

– Ишь ты, какой выискался, чердак ему не нравится, моя халупа не подходит. Хочешь у старухи остановиться? – Маруся фыркнула и отодвинулась от него. – У нас в подвале живет одна бабуля, беззубая Матрена… Жаба слезливая! Вали к ней, я поспособлю. У нее вообще за кусок хлеба можно кровать снять.