Пророки нынче повсюду, но среди них есть только один, способный на такое целительство, в этом Билл был совершенно уверен – только один, достаточно отчаянный, чтобы дерзнуть. Братская любовь сильна, а у братьев Кэмпбелл – посильнее, чем у многих. Ясно, что ради Исайи Мемфис пойдет на что угодно, даже солжет Биллу о своих способностях. Ну, и отлично. Если Мемфис Кэмпбелл хочет поиграть в кролика и поотсиживаться в норе, Билл поиграет в лису и переждет его. В свое время кролик все равно вылезет, а Билл будет тут как тут.
Ну, а если нет, кролика можно еще и выкурить…
Если у ребенка был один припадок, может случиться и второй.
Такое бывает сплошь и рядом.
Рядом заорала ворона, да так, что Билл аж подпрыгнул.
– Лети отседова, птица! Кыш! Кыш!
Та каркнула еще и пронеслась так близко от Билла, что тот охнул, когда перья хлестнули его по лицу, будто пощечина.
Улица Громыхающих Жестянок[14]
Тэта ждала Генри на углу Бродвея и Сорок второй Западной и уже начинала терять терпение. Наконец он показался вдали – неторопливо рассекал по улице в своем потрепанном канотье.
– Ну, вот, наконец, и ты! Наддай, малыш, а не то опоздаешь.
Она продела свою руку в его, и они помчались сквозь бродвейскую толкотню, мимо приютивших гроздья музыкальных издательств переулков – по улице Громыхающих Жестянок, – пока не нашли нужный адрес. Генри воззрился на четырехэтажный дом в сплошном ряду застройки.
– «Бертрам Дж. Хаффстадлер и компания, Музыкальное издательство», – выдохнул он, слегка подрагивая голосом.
– Не трусь, Генри. Они тебя полюбят.
– Ты это же говорила о Миллзе. И о Лео Фейсте. И о «Уитмарк и сыновья».
– «Уитмарк и сыновья» – кучка идиотов.
– Ага, и одна из самых крупных издательских контор в бизнесе.
– Но тебя-то они не опубликовали – значит, идиоты.
– Ты мое чудо, – улыбнулся Генри.
– Надо же кому-то играть и эту роль. Погоди, дай я тебе галстук поправлю, – сказала Тэта, и вправду подтягивая узел. – Вот так. А теперь послушаем твою жалостливую историю.
Со слегка обалделой улыбкой Генри сунул кому-то в пустоте руку и затараторил:
– Привет, как поживаете, я Генри Бартоломью Дюбуа Четвертый, и я ваша следующая сенсация.
Тут он уронил руку и улыбку вместе с ней и нервно заметался перед крыльцом.
– Нет, не могу я такого сказать.
– Но ты действительно следующая сенсация!
– Никакой сенсацией я себя не чувствую, ни следующей, ни…
– А вот тут-то на сцену выходит актерское мастерство. Заставь их тебе поверить. Помни про наш план. Так, еще раз. Кто им нужен?
– Я, – промямлил Генри.
– Очень убедительно, – c каменной физиономией оценила Тэта. – Ты им что продавать пришел, свои песенки или похоронный ритуал?
– Я ваша следующая сенсация! – объявил Генри уже с несколько большим чувством.
– Иди, малыш, и сделай их. Десять минут?
– Десять минут.
Он поднялся по лестнице на второй этаж. В узкий коридор выходили десятки крошечных комнатушек. Музыка была здесь повсюду, песни перекрикивали друг друга, пока не сливались в такую кашу, что уже казались элементами одной затейливой оркестровки. Он миновал открытую дверь – внутри два композитора бегали по кабинету кругами, напряженно перекидываясь рифмами: «Луна, волна, она, полна, луна».
– Ты опять сказал «луна»!
– Ну, подай на меня в суд.
– Не могу. Это как на себя самого подавать…
В следующей комнате парень играл музыкальную фразочку девице, свернувшейся в кресле и устало закрывшей рукой глаза. Туфли ее валялись на полу.
– Ну, какие эмоции оно в тебе будит? – допытывался парень.
– Желание покончить с собой, – отвечала девушка.