– Идите, я догоню, – ответил Шухевич.

Щука – таков был его псевдоним. Так сложилось. В их движении было принято иметь таковые.

Он рассовал пакеты по карманам и за пазуху, подошел к двери, прислушался и провернул ключ в замке. Шухевич приоткрыл дверь так, чтобы из коридора был виден распотрошенный сейф, и прошел во вторую комнату, окно которой выходило во внутренний двор. Через пару минут он был уже на земле и в щель глухого ограждения стал смотреть, как за ворота выезжала последняя машина с сотрудниками штаба.

Все, в гарнизоне больше никого не было. Это чувствовалось даже на эмоциональном уровне. Пустые кабинеты, запах горелой бумаги. Ветром несло пепел и почерневшие обрывки.

Шухевич прошел в угол двора и откинул брезент с легкового автомобиля. Небольшой резвый «Опель Олимпия» стоял тут уже второй день, заправленный под завязку и готовый к дальней дороге.

Роман завел машину, потом отправился открывать ворота, которые захлопнул ветер. Тяжелые створки медленно распахнулись.

Шухевич повернулся к машине и увидел молодую женщину, стоявшую рядом с ней.

– Роман Иосифович, то есть Щука… простите. – Женщина смутилась.

Лицо ее показалось Шухевичу знакомым. Но он первым делом задумался не о том, откуда мог знать эту особу. Одна ли она здесь? Этот вопрос был сейчас жизненно важным. Рука его невольно сама собой дернулась к ремню, на котором висела кобура с пистолетом.

Женщина как будто поняла сомнения начальника штаба и заговорила, понизив голос, быстро и горячо:

– Я Стелла Кренцбах, машинистка из штаба второго батальона. Вы должны меня помнить, Роман Иосифович. Вы когда к нам приехали, я сидела у окна и печатала ваши показания. Вас же тогда допрашивали… простите, расспрашивали о том, откуда вы, с какой целью прибыли, кто может поручиться за вас.

– Да, – сказал Шухевич, отводя руку от кобуры. – Я помню вас. Вы тогда были в сером в елочку костюме и блузе с таким высоким воротником под самый подбородок.

– Нет, – сказала Стелла, робко улыбнулась и поправила что-то под жакетом на животе. – Вы меня с кем-то путаете. Я тогда была в синем платье и блузе с отложным воротником.

Только теперь Шухевич понял, что женщина не беременна и не страдает каким-то видом ожирения. Она просто что-то прячет у себя на животе под юбкой и придерживает руками.

Он еще раз осмотрел эту даму, обратил внимание на ее высокую, немного растрепанную прическу. Непослушные локоны темных волос очень живописно спадали на ее лицо. Женщина щурила карие выразительные глаза.

Быструю проверку она выдержала. Он прекрасно помнил, в каком она была тогда платье.

«Сбить Стеллу с толку мне не удалось. Но вот только зачем она мне здесь нужна? Ясно, что она хочет удрать из Хуста вместе со мной. Ну и что прикажете с ней делать? Пристрелить или просто прогнать, угрожая пистолетом?»

– Видите ли, Роман Иосифович, все в панике кинулись удирать и бросили документы. А я ведь машинистка, у меня был допуск соответствующий, я знаю, что это такое. – С этими словами женщина вывалила из-под юбки прямо на землю, себе под ноги, толстую картонную папку.

Она была плотно обмотана платком и добавляла округлости животу Стеллы, когда та прятала ее под юбкой. Женщина присела и стала лихорадочно разматывать платок, но Шухевич ее остановил.

– Вы с ума сошли! – заявил он. – На все это у нас совершенно нет времени. Что у вас там? Какие бумаги? – Шухевич начал откровенно нервничать.

Он прислушивался к звукам перестрелки, которые становились все ближе. Это отступали разрозненные отряды «Карпатской сечи», до которых не дошел приказ не ввязываться в бой с венгерскими частями и отходить южнее Хуста на соединение с первым батальоном. Сейчас уже не было смысла оказывать сопротивление. Пришло время уносить ноги.